Чичибабин Борис. Махорка
* *
*
Кончусь,
останусь жив ли,-
чем
зарастет провал?
В
Игоревом Путивле
выгорела
трава.
Школьные
коридоры -
тихие,
не звенят...
Красные
помидоры
кушайте
без меня.
Как
я дожил до прозы
с
горькою головой?
Вечером
на допросы
водит
меня конвой.
Лестницы,
коридоры,
хитрые
письмена...
Красные
помидоры
кушайте
без меня.
1946
СМУТНОЕ
ВРЕМЯ
По
деревням ходят деды,
просят
медные гроши.
С
полуночи лезут шведы,
с юга
- шпыни да шиши.
А в
колосьях преют зерна,
пахнет
кладбищем земля.
Поросли
травою черной
беспризорные
поля.
На
дорогах стынут трупы.
Пропадает
богатырь.
В
очарованные трубы
трубит
матушка-Сибирь.
На
Литве звенят гитары.
Тула
точит топоры.
На
Дону живут татары.
На
Москве сидят воры.
Льнет
к полячке русый рыцарь.
Захмелела
голова.
На
словах ты мастерица,
вот
на деле какова?..
Не
кричит ночами петел,
не
румянится заря.
Человечий
пышный пепел
гости
возят за моря...
Знать,
с великого похмелья
завязалась
канитель:
то
ли плаха, то ли келья,
то
ли брачная постель.
То
ли к завтрему, быть может,
воцарится
новый тать...
И
никто нам не поможет.
И не
надо помогать.
1947
МАХОРКА
Меняю
хлеб на горькую затяжку,
родимый
дым приснился и запах.
И
жить легко, и пропадать нетяжко
с
курящейся цигаркою в зубах.
Я
знал давно, задумчивый и зоркий,
что
неспроста, простужен и сердит,
и в
корешках, и в листиках махорки
мохнатый
дьявол жмется и сидит.
А
здесь, среди чахоточного быта,
где
холод лют, а хижины мокры,
все
искушенья жизни позабытой
для
нас остались в пригоршне махры.
Горсть
табаку, газетная полоска -
какое
счастье проще и полней?
И
вдруг во рту погаснет папироска,
и
заскучает воля обо мне.
Один
из тех, что "ну давай покурим",
сболтнет,
печаль надеждой осквернив,
что
у ворот задумавшихся тюрем
нам
остаются рады и верны.
А мне
и так не жалко и не горько.
Я не
хочу нечаянных порук.
Дымись
дотла, душа моя махорка,
мой
дорогой и ядовитый друг.
1946
* *
*
До
гроба страсти не избуду.
В
края чужие не поеду.
Я не
был сроду и не буду,
каким
пристало быть поэту.
Не в
игрищах литературных,
не
на пирах, не в дачных рощах -
мой
дух возращивался в тюрьмах
этапных,
следственных и прочих.
И
все-таки я был поэтом.
Я был
одно с народом русским.
Я с
ним ютился по баракам,
леса
валил, подсолнух лускал,
каналы
рыл и правду брякал.
На
брюхе ползал по-пластунски
солдатом
части минометной.
И в
мире не было простушки
в
меня влюбиться мимолетно.
И
все-таки я был поэтом.
Мне
жизнь дарила жар и кашель,
а
чаще сам я был нешелков,
когда
давился пшенной кашей
или
махал пустой кошелкой.
Поэты
прославляли вольность,
а я
с неволей не расстанусь,
а у
меня вылазит волос
и
пять зубов во рту осталось.
И
все-таки я был поэтом,
и
все-таки я есмь поэт.
Влюбленный
в черные деревья
да в
свет восторгов незаконных,
я не
внушал к себе доверья
издателей
и незнакомок.
Я был
простой конторской крысой,
знакомой
всем грехам и бедам,
водяру
дул, с вождями грызся,
тишком
за девочками бегал.
И
все-таки я был поэтом,
сто
тысяч раз я был поэтом,
я был
взаправдашним поэтом
И
подыхаю как поэт.
1960
ВЕРБЛЮД
Из
всех скотов мне по сердцу верблюд
Передохнет
- и снова в путь, навьючась.
В его
горбах угрюмая живучесть,
века
неволи в них ее вольют.
Он
тащит груз, а сам грустит по сини
он
от любовной ярости вопит,
Его
терпенье пестуют пустыни.
Я
весь в него - от песен до копыт.
Не
надо дурно думать о верблюде.
Его
черты брезгливы, но добры.
Ты
погляди, ведь он древней домбры
и
знает то, чего не знают люди.
Шагает,
шею шепота вытягивая,
проносит
ношу, царственен и худ,-
песчаный
лебедин, печальный работяга,
хорошее
чудовище верблюд.
Его
удел - ужасен и высок,
и я
б хотел меж розовых барханов,
из-под
поклаж с презреньем нежным глянув,
с ним
заодно пописать на песок.
Мне,
как ему, мой Бог не потакал.
Я тот
же корм перетираю мудро,
и
весь я есть моргающая морда,
да
жаркий горб, да ноги ходока.
1964
КЛЯНУСЬ
НА ЗНАМЕНИ ВЕСЕЛОМ
Однако
радоваться рано -
и
пусть орет иной оракул,
что
не болеть зажившим ранам,
что
не вернуться злым оравам,
что
труп врага уже не знамя,
что
я рискую быть отсталым,
пусть
он орет,- а я-то знаю:
не
умер Сталин.
Как
будто дело все в убитых,
в
безвестно канувших на Север -
а
разве веку не в убыток
то
зло, что он в сердцах посеял?
Пока
есть бедность и богатство,
пока
мы лгать не перестанем
и не
отучимся бояться,-
не
умер Сталин.
Пока
во лжи неукротимы
сидят
холеные, как ханы,
антисемитские
кретины
и
государственные хамы,
покуда
взяточник заносчив
и
волокитчик беспечален,
пока
добычи ждет доносчик,-
не
умер Сталин.
И не
по старой ли привычке
невежды
стали наготове -
навешать
всяческие лычки
на
свежее и молодое?
У
славы путь неодинаков.
Пока
на радость сытым стаям
подонки
травят Пастернаков,-
не
умер Сталин.
А в
нас самих, труслив и хищен,
не
дух ли сталинский таится,
когда
мы истины не ищем,
а
только нового боимся?
Я на
неправду чертом ринусь,
не
уступлю в бою со старым,
но
как тут быть, когда внутри нас
не
умер Сталин?
Клянусь
на знамени веселом
сражаться
праведно и честно,
что
будет путь мой крут и солон,
пока
исчадье не исчезло,
что
не сверну, и не покаюсь,
и не
скажусь в бою усталым,
пока
дышу я и покамест
не
умер Сталин!
1959
* *
*
Меня
одолевает острое
и
давящее чувство осени.
Живу
на даче, как на острове.
и все
друзья меня забросили.
Ни с
кем не пью, не философствую,
забыл
и знать, как сердце влюбчиво.
Долбаю
землю пересохшую
да
перечитываю Тютчева.
В
слепую глубь ломлюсь напористо
и не
тужу о вдохновении,
а по
утрам трясусь на поезде
служить
в трамвайном управлении.
В
обед слоняюсь по базарам,
где
жмот зовет меня папашей,
и
весь мой мир засыпан жаром
и
золотом листвы опавшей...
Не
вижу снов, не слышу зова,
и
будням я не вождь, а данник.
Как
на себя, гляжу на дальних,
а на
себя - как на чужого.
С
меня, как с гаврика на следствии,
слетает
позы позолота.
Никто
- ни завтра, ни впоследствии
не
постучит в мои ворота.
Я -
просто я. А был, наверное,
как
все, придуман ненароком.
Все
тише, все обыкновеннее
я
разговариваю с Богом.
1965
* *
*
И
вижу зло, и слышу плач,
и
убегаю, жалкий, прочь,
раз
каждый каждому палач
и
никому нельзя помочь.
Я жил
когда-то и дышал,
но
до рассвета не дошел.
Темно
в душе от божьих жал,
хоть
горсть легка, да крест тяжел.
Во
сне вину мою несу
и -
сам отступник и злодей -
безлистым
деревом в лесу
жалею
и боюсь людей.
Меня
сечет господня плеть,
и под
ярмом горбится плоть,-
и
ноши не преодолеть,
и
ночи не перебороть.
И
были дивные слова,
да
мне сказать их не дано
и
помертвела голова,
и
сердце умерло давно.
Я
причинял беду и боль
и от
меня отпрянул Бог
и
раздавил меня, как моль
чтоб
я взывать к нему не мог.
1968