Гонтарева Людмила. Партитура тетрадного листа
Цикл
«БОЛЬНИЧНЫЙ ПОКОЙ»
1
Так
пропитаться больничным покоем!..
«Скорая»
мчится вдогонку за пульсом.
В
серой палате проваленность коек,
Сдержанность
Воланда, кротость Иисуса.
Запах
недуга и мытого пола,
и
неизбежность разбитого блюдца…
В
царство Морфея уходишь без боя,
как
бы с рассветом без боя вернуться.
Капли
в сосуд организма стекают.
Смутное
время – закон беззаконья.
Утром
врачи собираются в стаи:
«Что
вас сегодня ещё беспокоит?»
Что
там скрывается в пачке таблеток?
Вот
где проявится власть «Цитрамона».
К
полночи снайпер особенно меток:
не
отсидеться за стенкой ОМОНа.
Судно
под парусом – это не судно.
Днем
ожидание входит в привычку.
Ночь
бесконечна, и утро – безумно.
…Так
пропитаться покоем больничным.
2
В
четыре часа утра легче пробиться к Богу,
Поэтому
в это время надо читать молитву.
Рядом
на койке старушка, ей отрезали ногу.
Так
неприлично себя ощущать здоровым здесь
монолитом.
Старушка
меня изучает и желает сидеть в постели.
Её
ждет новая жизнь только с левым всегда
ботинком.
Она
недавно могла «уйти», её «вытащили»
еле-еле,
И
по левой ноге разбежалась фиолетовая
паутинка.
…Если
вдруг целебным покоем окутает вас
больница,
Отцветают
глаза и губы, и глуше становятся голоса.
Главное,
чтобы было кому за вас помолиться
В
четыре часа. Помните – ровно в четыре
часа.
Хирургу
Тадевосяну Артаку Ашотовичу
3
Свыше
раздавались испытанья –
одному
был дан холодный скальпель,
у
другого же лимит дыханья
на
исходе, и теперь от капель,
что
сбегают в вены рек лениво
все
зависит. Горькие таблетки.
От
Рентгена – непонятный снимок.
От
лекарств взбесившиеся клетки.
Что
дано? Без права на ошибку
от
недуга исцелить Планету-
Человека.
Все надежно сшито
в
этом мире: звезды, альфа,
бета,
солнечная
пыль, ошибка в слове,
клетки,
атомы, гормоны, ткани,
лейкоцитов
бунт и группа крови,
Млечный
Путь в космическом стакане…
Там,
по небу, мчится колесница.
Сердце
бьется за закрытой дверью.
Разучились
истово молиться
на
границе «верю» и «не верю».
Но
надеждой преграждая путь испугу,
нервной
нитью бьется пульс строки:
Боже,
отпусти грехи хирургу,
Господи,
коснись его руки.
4
Дорогой
доктор, давайте работать вместе:
Вы
будете резать, я – выхаживать,
Больной
– цепляться за жизнь.
И
каждый будет ощущать себя
участником
великого эксперимента.
5
Когда
мы все-таки уйдем,
все
будет двигаться и дальше:
найдется
место лжи и фальши,
и
будут двое под дождем,
и
будет день, и свет, и полночь,
разлуки,
встречи, суета,
тепло
и в голосе металл,
друзей
предательство и помощь,
дней
круговерть и карусель
событий,
осени недлинность,
и
ожидание вестей,
любовь,
и слава, и немилость.
Все
будет: и сверчок за печкой,
луна
и сладкая печаль,
сквозь
Вечность Каина печать
тревожить
будет бесконечно…
…Но
хрупкий шар в ладонях дня
однажды
бьется незаметно.
И
можно ль отыскать ответы,
коль
невесомости броня
окутает
густым покоем
(и
слева больше не болит).
Под
ноги Млечный Путь пролит,
Пилат
беседует с тобою.
Из
многих бед и ситуаций
(вы
разобрались) выход есть –
у
вас для всех благая весть!
…Да
вот назад не перебраться.
Май-июнь
2011
*
* *
Убегать
грозе навстречу –
свод
небесный искалечен.
Этот
вечер слишком вечен,
чтобы
верить слову вече.
Этот
воздух прян и мятен,
город
стар и непонятен,
ворох
тихих ржавых пятен –
октября
нагого платье.
Спешка
всуе без оглядки.
Осени
резные латки
опадают
на лопатки
крыш
домов прямых и гладких.
Это
солнце без причины
гладит
дерева морщины.
Добавляет
в синь кручины
вспышка
– ножик перочинный –
молния
на небе грозном.
И
у туч в карманах слёзы…
Неужели
слишком поздно?!
Неужели
так серьёзно?!
Отчего
же так жестоко
ливни
хлынули с востока,
сверху
сыплются листовки
о
декабрьской забастовке.
Отчего
поблек так рано
яркий
цвет июльских гранул?
На
моих ладонях – раны
закулисья
жизни рваной.
На
моих ресницах ночи
жаждой
утра кровоточат
и
в потоке жарких строчек
немоту
устам пророчат.
По
усталой коже глины
растеклись
потоки линий:
чей-то
путь так броско длинен,
чей-то
в одночасье сгинет.
Где-то
слышен стон набата.
Это
всё уже когда-то,
заключив
движенья в латы,
разнесли
по полкам даты.
Да,
ты тоже был в скрижалях
тонкою
стрелой ужален,
и
у ног твоих лежали
листья
в золотой пижаме.
А
от скорости планеты
вдребезги
разбилось лето.
Только
не случайно это,
если
болью боль задета.
Если
дней не намечая,
по
живому шью печалью,
от
ненастья защищаю
мир
крылатыми плечами.
Если,
не жалея литер,
бьюсь
о пустоту открытий,
о
вопрос извечный: быть ли
листопада
рыжей нити?
Если
жду ещё чего-то,
несмотря
на точность квоты,
и
со мною в перелётной
стае
– звуки, буквы, ноты…
* * *
Как
будто кто-то разгоняет колесницу
безжалостной
и твёрдою рукой.
И
вот уж стрелка не спешит, а мчится
в
союзе с опозданьем и тоской,
смешав
все расставания и встречи,
вплетая
ожиданье в календарь,
но
бег часов не учит и не лечит
и
не прочтён до старости букварь.
И
всё, что было, было понарошку:
стекало
солнце, словно рыбий жир
в
подставленную городом ладошку,
чтобы
заполнить светом этажи;
и
каждый вечер звёзды, как игрушки,
развешивал
на хвойных ветках сна,
и
день, входя, был вежлив и послушен,
и
дата его вроде бы честна…
Но
только вновь чего-то не успею
ни
в этой жизни, ни потом в другой.
Слова
сперва румянятся и спеют,
ядро
заполнив сладкою нугой.
И
так неблизок праздник урожая:
консервы
букв в лексическом рагу.
Я,
в зеркале столетий отражаясь,
молчание,
как ценность, берегу.
Из
суетности вырвала страницу,
следя
за чёрной точкою стрижа,
стараюсь
с прошлым неизвестным слиться,
мельканье
кадров будущих круша.
Остановить
безумный взлёт скорее
и
удержать паденье со скалы!..
Тугие
стрелки снова ранят время,
скупые
рамки жизней так малы.
Введите
же под кожу внутривенно
о
бесконечности дороги сладкий миф.
…Лишь
бабочка кружит самозабвенно,
не
зная о коварном свойстве цифр.
*
* *
Я
знаю только музыку букв
и
танцую лишь на тетрадном листе.
А
когда надо выбрать одно из двух
в
заземлённом пространстве квадратных
стен,
я
хватаюсь, чтоб не разбиться о
рифы
быта и серость застывших лиц,
не
за томное танго и вальс-бостон,
а
за открытость ранимых страниц.
Там
ведь тоже можно глаза в глаза
ничего
друг другу не поведать, не
замечать
как будто… А слог связал
вдруг
далёкие строчки по смыслу в две
параллельные
линии, где важен финал,
как
в любом уважающем себя произведении
(до
отказа заполненный зрительный зал
ждёт
развязки в томительном напряжении).
Но
натыкаюсь в который раз
на
белизну, умудрённую опытом,
и,
оборвав свой неброский рассказ,
отдаюсь
в эту власть бесконечно безропотно.
*
* *
Откуда
столько «почему?»
на
перекрёстках тонких линий,
Кольцо
упрямое сниму -
от
злата шрам на пальце длинном.
Упруго
дождь стучал в стекло,
ломая
ясеня запястья,
но
так и не нашёл окно
и
дом, в котором билось счастье.
А
на ладони - зыбкий путь
и
взлёт, да под углом опасным.
Когда
же руку повернуть,
то
это не паденье разве?..
Из
паутинок жизнь сложу,
из
кубиков построю город,
вон
пахарь вышел на межу…
А
кофе аромат размолот
на
щекотание ноздрей
и
гулкое сердцебиенье.
Скорей
бы осень уж, скорей:
лишь
в ней природы откровенье,
и
жёлтых флагов маета,
и
нагота стыдливых веток!..
Весною
песнь моя не та,
не
та мелодия и летом.
Опять
с листком календаря
узоры
длани я сверяю,
за
каждый день благодаря
и
в прошлом месяцы теряя.
Шагну
однажды в Лету лет,
в
невымерянность точной даты.
И
осень допоёт сонет,
мной
не написанный когда-то.
*
* *
В
клубок молчания сматываю слова,
спеленав
их особым узлом.
Нужен
хакер, который, хребет не сломав,
совершит
вдруг заветное зло.
Размотай,
разгреби, на абзацы разбей,
до
костей растревожь наготу.
Может
даже, найдёшь назидательный бейт,
редактируя
немоту.
Беспощаден
привычный убогий падеж
в
парадигме затасканных фраз.
Парафразы,
снующие в, над и меж,
посылают
отточенный пас.
Но
отчаянье вновь принимая на грудь,
растворяюсь
неслышно в листве.
Без
потерь так хотелось до лета уснуть,
присягнув
и зиме, и весне,
и
земле, взяв за правило, за образец
бесконечное
таинство снега,
чтобы
взгляд, не скрываясь за рванью сердец,
возвышался
над собственным эго.
Лишь
тогда задохнуться в смешении букв
странных,
будничных и устаревших,
слов
число увеличив отважно до двух -
самых
нужных иль самых нежных.
*
* *
Что-то
в мире мудрее нас
заплетает
литеры в строчку
и
дробит на абзацы точку,
вечность
ловко вмещая в час.
Кто-то
бойкий придумал, что
цвет
небес назовётся синим,
а
июль пахнет спелой сливой,
утро
прячется в складках штор,
задыхается
нежность слов
на
подушечках тонких пальцев,
паутина
на ветках пяльцев
затаилась
в чащобе лесной.
Где-то
ветер сорвёт паруса,
оттого
что деревья качаются.
…А
в открытом молчаньи встречаются
заблудившиеся
голоса…
Но
в неловком падении капли
на
сухие ладони травы,
и
в небрежном поклоне главы
в
финальной сцене спектакля,
и
в дрожаньи твоих ресниц,
что,
как стрелы, пронзят мою душу,
есть
печаль. И никто не нарушит
содержания
этих страниц.
Персональные сайты автора: Гонтарева Людмила. Дрессировка мужчины
Гонтарева Людмила. Мы войну объявим только завтра
© При оформлении страницы использованы иллюстрации Леонида Евремова (1), Гила Брюэля (1), Майкла Паркеса (1), Стива Хэнкса (3)
© Гонтарева Людмила, 2012