Гонтарева Людмила. Последняя четверть

Последним поколениям советских

выпускников посвящается

ПОСЛЕДНЯЯ ЧЕТВЕРТЬ

Повесть для детей и родителей

1

Солнечный луч упрямо светил в окно класса, где в мрачном унынии томилось тридцать живых душ и ещё одна в лице классного руководителя, которая заунывным голосом пыталась (в рамках школьной программы) привить подрастающему поколению любовь к знаниям. Подрастающее поколение считало себя вполне выросшим, и поэтому торжественный монолог Веры Сергеевны качался в воздухе инертным облаком совершенно безвредным для окружающих. Чтобы как-то скрасить потерянное время, народ тихонечко развлекал сам себя. Кто-то выполнял домашнее задание, девчонки за четвертой партой листали последний номер «Бурды». Сидящие сзади Антонов и Совенко сверлили их карандашами, мягко требуя поделиться средствами массовой информации. Булкин написал записку любующейся собой Равликовой: «Свет мой, зеркальце, скажи…», а внизу пририсовал жуткую физиономию с косичками и рогами – теперь он маялся, не зная, как передать ей сей шедевр.

Обитающая за последней партой Пусыгина с необычной для себя (а тем более, для окружающих) грустью разглядывала своих одноклассников. «Нужно срочно влюбиться, - думала она. – Только в кого?!» Эта мысль пришла к ней неожиданно: в сознание вдруг просочились слова Веры Сергеевны о том, что «уже четвертая четверть, десятый класс, скоро вы все разлетитесь…». Она гудела что-то ещё, но Пусыгина уловила главное для себя – скоро закончится её школьная жизнь. Школы больше не будет (для неё, Ленки). И всё. «И всё?! А что же вспомнить? Где первая любовь, которую восхваляли и, можно сказать, обещали поэты, писатели, учителя, родители, старшие товарищи и т.д. Нет, я, конечно, знаю, что многие мои одноклассники встречаются друг с другом и другими людьми не только для того, чтобы обсудить последние политические события… Но мне-то от этого не легче… Я тоже хочу внимания и понимания». Она открыла тетрадь по физике и большими буквами написала: «Все силы НА!» Её соседка по парте, по совместительству подружка, удивленно подняла на Ленку глаза:

- На что?

- Потом скажу, - громким шепотом отрезала Пусыгина.

«А что, и скажу», - подумала она. От подруг у неё секретов не было. «Тем более, можно будет прислушаться к их мнению, в кого влюбляться… Придется ещё и влюблять – это сложнее». Она опять ушла в свои раздумья. Её мучила одна основная проблема: «В этом классе меня никто не воспринимает всерьёз. Как и везде…».

Дело в том, что поведение Пусыгиной никогда не соответствовало поведению нормальной (слово-то какое!) девушки. А эти клички-прозвища! Даже у ребят их нет в таком количестве. Пуся, Пуня, Зайка… Почему Зайка она и сама не могла объяснить. Позвал один раз этот балбес Салабанов:

- Зайка, дай списать алгебру, - и прилипло намертво. Ну, Зайка – так Зайка. Есть в этом прозвище что-то несерьезное – как раз подходящее образу Пуси (Пуся – это из-за фамилии, тут хоть понятно). А с другой стороны, где бы вы увидели девушку семнадцати лет, которую её одноклассники называют Пусей, а она отзывается на это прозвище, ничуть при этом не смущаясь. Такую ещё поискать надо!

Однажды мама заметила:

- Леночка, у тебя обостренное чувство юмора.

Леночка добавила, что это чувство бывает ещё дикое и чёрное.

Классный час ещё не закончился.

- Пусик, сколько до конца? - поинтересовался Совенко.

- До конца света? – съехидничала Пуся. Совенко обиженно отвернулся.

- Восемь минут, - ответила вслед Ленка. Совенко она не жаловала, но вдруг разглядится в нем что-то этакое: никого не следует сбрасывать со счетов.

Пусыгина хотела достать зеркало, чтобы охарактеризовать свою внешность. Но передумала, решив, что здесь и так все понятно: «Не очень красивая, русоволосая, - это ей очень нравилось, - с голубыми глазами, с толстыми ногами… и вообще я толстая…» - подытожила она. Пуся действительно была крупной для своих лет девушкой. «Скорей бы звонок», - Пусе не терпелось поделиться с подругами своей новой идеей. Подруг было две. Верные Агафонова и Крынко маялись от скуки и безделья. В школе, к сожалению, не продуманы парты на трех человек, поэтому они часто сидели отдельно. А некоторые предусмотрительные учителя рассаживали их по разным рядам (подальше друг от друга), дабы сохранить дисциплину на уроках: поскольку подруги любили поболтать на уроках, а ещё больше посмеяться и, причем, громко. Несмотря на такое несерьезное поведение Пусыгина, Агафонова и Крынко были «передовиками» учебы, долгое время уверенно шли на медаль. Но к концу десятого класса стать медалисткой могла только Пуся; Агафонова и Крынко сдали свои позиции и сошли с дистанции отличниц. Учителя же с завидным упорством пытались сопоставить поведение девушек и их успеваемость. «Нельзя сопоставить несопоставимое», - рассуждала по этому поводу Ленка, перефразируя любимого Козьму Пруткова. Подруги с ней соглашались.

Радостно заголосил звонок. Изощренная пытка воспитательным часом закончилась.

- Пусь, ты никак заболела? – с участливой иронией спросила Агафонова, когда они, наконец, вышли из школы.

- Ага, СПИДом, - в своем репертуаре ответила Пуся.

- Стало быть, скоро помрешь, - мрачно заметила Крынко.

-Юлик, ты не прав, - отозвалась Ленка и решила признаться, – Девочки, я решила влюбиться.

Затем Пуся пространно объясняла, почему ей этого вдруг захотелось: как-никак последний год в школе учимся, нужно будет что-то вспомнить, рассказать потомкам, написать мемуары… На протяжении этой тирады её подруги молчали. Когда Пуся выдохлась, Агафонова с расстановками сказала:

- Это не СПИД – это – хуже.

- Но мы готовы тебе помочь. Правда, Жень? – быстро добавила Крынко, обращаясь к Агафоновой.

Так, переговариваясь, девушки шли из школы. Пахло весной. На тротуаре цвел пробившийся одуванчик. Лица людей были озабоченными, и любовь мало кого интересовала в этом мире.

Букетик ландышей в хрустальном стакане, две огромные стопы из учебников, тетрадей и художественной литературы, пустая коробка из-под конфет (теперь там были огрызки яблок), уже остывшая и пустая сковорода, в которой недавно дымилась яичница; три чашки с ароматным чаем и тут же чайник, накрытый полотенцем, - всё это мирно уживалось на Пусином письменном столе. Правда, писать уже было негде, поэтому подруги приспособились делать это на пианино. Перво-наперво они решили составить список претендентов на Пусину любовь.

- Берем только одноклассников, - сказала Крынко.

- Это почему ещё! – возмутилась Ленка.

- Потому что некогда нам на стороне влюбляться – четвертая четверть…сама понимаешь, - объяснила Агафонова.

Список они написали быстро.

- Что дальше будем с ними делать?

- А дальше – процесс пошел! – завопила Пуся. – Теперь начинаем проводить негласные эксперименты с нашими любимыми мальчиками. Главное, это наличие чувства юмора и отсутствие слоновой занудности, потом – рыцарство, потом… не знаю, что потом.

Хлопнула входная дверь, и в комнату вплыла Пусина мама:

- Леночка, у тебя девочки… - проворковала она.

- Кто скажет, что это мальчики… - парировала Ленка.

Нина Викторовна замахала руками и быстро ретировалась на кухню: юмор дочери она упорно не хотела воспринимать. Потом девчонки под весёлый аккомпанемент Пуси затянули бравую «Не вешать нос, гардемарины…» И, испытав нервы соседей ещё с полчаса, разошлись по домам, довольные собой.

На следующее утро Ленка с трудом продрала глаза: всю ночь ей снился табун лошадей с лицами одноклассников. Она пыталась удержать хоть одного – ей это не удавалось. Зато потом большую часть сна она убегала от этих существ и проснулась, убежденная в том, что марафонское расстояние она покорила со скоростью «Джипа». Наскоро приведя себя в порядок, Пусыгина помчалась в школу. Первым уроком была физика, на которой подруги втроем непоколебимо сидели за последней партой. Немолодой уже сухонький преподаватель физики махнул на них рукой и лишь изредка пытался отыграться, выставляя им в журнал грустные оценки.

- Сегодня Пусыгина не опоздала, - медленно заметил он и стал пристально вглядываться в журнал, выискивая жертву.

Класс превратился в туманную массу, в которой стояла глухая тишина. Пуся, конечно, могла ответить, но поднимать руку не хотела, она вообще редко это делала.

- Зая, ответь, - заискивающе прошептал Булкин. – Меня ж сейчас спросит, душегуб…

Пусыгина не удостоила вниманием его просьбу. Она просматривала список, состоящий из четырнадцати человек, построенный в алфавитном порядке. Здесь было два однофамильца, два брата-близнеца – все, кстати, очень разные между собой люди. «Тем интереснее будет с ними работать», - решила Ленка. В напряженном безмолвии вдруг взметнулась чья-то рука и противный голос сказал:

- Эдуард Максимович, есть желающие.

Это Кормухин Андрей – один из близнецов, вечный зубрила. Его брат, сидящий в другом конце класса, обреченно качал головой, глядя на родственника: дал же Бог родню.

Андрей был любимым и постоянным объектом Пусиных шуток. Сперва она даже не хотела вносить его в список, объясняя это тем, что это нереально – влюбиться в Кормухина.: он всегда был очень собран и серьезен, юморил плоско, а Ленкины шуточки были для него недосягаемы. Его поведение её раздражало. Вот и сейчас этот выскочка думает отличиться. Ленка рванула из тетради по физике десяток листов и, превратив их в нечто круглое, стала обстреливать одиноко возвышающуюся руку.

- Пуся – дура, - прошипел Кормухин.

Этой репликой он всегда защищался от Ленкиных нападок, как будто других слов в его лексиконе не было.

- Сам… – с улыбочкой ответила Ленка, не прекращая своего занятия.

Наконец, физик выбрал себе собеседника (как правило, на весь урок) и класс облегченно выдохнул скопившееся напряжение.

- Давайте Андрюшу разыграем, - предложила Пуся.

- Ты ж других проверять думала, - напомнила Юлька.

- А с этим, - Агафонова кивнула в сторону Кормухина, - давно всё ясно.

- Ничего вы не понимаете, - отмахнулась Ленка.

У неё осталось ещё два листа. На одном она нарисовала рожицу, очень напоминающую Кормухина, с туловищем коня (рисунок был навеян тяжелым сновидением), обвела свое произведение в рамочку, затем достала маникюрные ножницы и разрезала рисунок на части. Расчлененную картинку Пуся завернула в последний лист, на котором написала: «Кормухину А. Игра для особо развитых детей». И отправила своё послание. Кормухин, которого оторвали от физики, повертел в руках записку и, сопя, принялся складывать кусочки бумаги. Это очень развеселило последнюю парту. Веселье было замечено физиком. Он потребовал к доске Агафонову и Крынко. Вручил им задачу со словами:

- Вам и одной на двоих хватит.

По-видимому, он был подпольным шутником. Девчонок спас звонок.

В кабинете химии было стерильно, как в операционной. Со стены на отроков строго смотрели Ломоносов и Менделеев. На урок нужно было приходить в белых халатах – распоряжение ГОРОНО. Классная комната была небольшой, и только белый цвет придавал ей объемность. Из-за нехватки парт учащимся было позволено сидеть по трое.

Сегодня у подруг оказался всего один халат. Они, как сумели, втроем накрылись им. Пожилая учительница химии Валентина Георгиевна пристально посмотрела в их сторону. Затем она надела очки и, больше для себя, после небольшой паузы сказала:

- Нет – ничего не изменилось… Марш домой – за халатами!

Пусыгиной, Агафоновой и Крынко пришлось покинуть школу. Возвращаться в этот день они и не думали. Чтобы приподнять подругам настроение Пуся предложила:

- Пойдем в кафе – мороженого забалабасим, потом в кино – на «АССУ». Когда б ещё успели?

План был принят единогласно.

В кинотеатре была масса пустых мест: рабочие будни, сеанс дневной. Из приоткрытой двери тянуло сигаретным дымом. Разукрашенная девица, сидящая в центре зала, благоухала всеми парфюмерными запахами. Девчонки сели подальше от всех – на самый верхний ряд, с которого (считалось) плохо видно. Но людей было так мало, что загораживать им экран было некому. После выпуска «Фитиля» на черном экране загорелись четыре большие буквы «АССА». Фильм запустили сразу, без паузы. Это была непривычная картина, состоящая из мозаики жизни главного героя. Эта путаница человеческих отношений не всегда понятно объясняла поступки людей, что заставляло мыслить и спорить. Но творчество Соловьева оказалось не по зубам местному населению, и, громко возмущаясь, народ покидал зал на середине фильма. Зато десятиклассницы испытывали внутренний восторг от новизны увиденного. А на последних кадрах, при виде Цоя, Пуся начала притоптывать в такт музыке и достаточно громко подпевать ему: «Перемен требуют наши сердца…» Оставшиеся зрители недоуменно оглядывались, но это Ленку не смущало. А подруги, привыкшие к её излияниям чувств, на это внимания не обращали.

Из кинотеатра они вышли под впечатлением фильма, и поэтому тревога по поводу разбирательства за прогул отодвинулась на второй план.

- …Как ни стыдно?! Взрослые девахи прогуливают уроки! – иногда речь Веры Сергеевны больше напоминала визг.

Незапланированное собрание всех утомило. Виновницы этого не оправдывались, не извинялись – что очень раздражало опытного педагога.

- Вы живете вне класса, в своем… тройственном союзе, - продолжала классный руководитель, с трудом подбирая нужные слова.

- Антанта, - тихо подсказала Агафонова.

Девчонки за первой партой прыснули. К счастью, Вера Сергеевна не обратила внимания ни на подсказку, ни на ответную реакцию одноклассниц.

- А тебя, Пусыгина, учителя тянут на медаль, закрывая глаза на твое поведение!

- И зря делают, - спокойно возразила Ленка, - пусть ставят мне, что заработала, тогда совесть их будет чиста.

- Я им так и передам! - вступила с Пусей в дискуссию Вера Сергеевна. Но, видно, подумав, что меньшее количество запланированных медалистов грозит ей выговором, не стала углубляться в эту тему. Хотя Пуся-то как раз получала свои оценки заслуженно.

Наконец, решив, что её миссия выполнена; всё, что необходимо было сказать, она уже сказала, Вера Сергеевна стала закругляться:

- Я думаю, девочки, - уже мягче проговорила она, - вы сделаете выводы, и больше не будете так поступать.

Из чего делать выводы она не уточнила. Пунктуальная Вера Сергеевна уложилась как раз в сорок пять минут, пожертвовав уроком украинского языка.

Слегка расстроенная Ленка решила расслабиться. Для этого был спрятан дипломат Кормухина Андрея. Его поставили в кабинет матери близнецов – она преподавала в школе историю. Бедный Андрюша десятки раз заглядывал во все кабинеты немаленькой школы, естественно, пропуская при этом класс, в котором вела уроки его мать. Все, что говорили на уроках, он тщательно записывал на листочках, которые брал у недовольного Вадима. Розыгрыш в этот раз не очень развеселил девчонок.

Кабинет биологии был на третьем этаже. Много света способствовало росту комнатных растений, которых было здесь неисчислимое множество. В выпускном классе шел последний урок, а несчастные акселераты уже изнывали от голода. Причем, касалось это всех без исключения. Кто-то очень умный, но с квадратной головой, распорядился не кормить старшеклассников и даже отпускать им в столовой булочки. Поэтому растущие организмы втихушку обрывали и грызли зеленые стебли и листья комнатных цветов, которых было пока еще предостаточно. Проблемы молодежи мало интересовали учителя биологии, и она рьяно вела опрос. Несмотря на это, в классе стоял гул, отдаленно напоминающий шум прибоя. В этом морском царстве очень неуютно чувствовал себя Совенко. Он знал, что его спросят, а он не сможет ответить.

- Ну, чего ты раньше времени беспокоишься? Может, вопрос легкий будет, - успокаивал его верный Антонов.

- Какая мне разница: я ни на какой не отвечу, - заверил его Совенко, продолжая волноваться.

Пусыгина и Крынко в это время разглядывали свой легендарный список, в котором на три претендента стало меньше: не оправдали надежд Пуси Иванов, Громов и Лучко. Иванов был серьезным непробиваемым отличником. Пусины вопросы, а также шутка «у вас вся спина белая…» повергли его в такое непроглядное уныние, что подруги, не совещаясь, вычеркнули его из Ленкиной жизни. Громов же и Лучко, наоборот, были весёлыми, настолько весёлыми, что у Ленки иногда закрадывалось сомнение по поводу их умственной полноценности. «Таким – не место в наших рядах», - решила она, и жирная черта лишила их надежды на Пусину благосклонность.

Очередной вопрос биологички никого особо не взволновал. Лишь Совенко, нервно постукивая по парте, обернувшись, заглядывал Пусыгиной в глаза и тихонечко спрашивал:

- Зая, как отвечать? А?

- Не знаю, - обрубила она.

- Пусенька, помоги. Я вас за это в столовой обедом покормлю, - не отставал тот.

- После этого урока?

Совенко утвердительно закивал. Ленка равнодушно повернула к нему свою тетрадь, которую вела очень аккуратно, записывая все, что надо и не надо, и ткнула пальцем, где читать. Прочитав ответ, Совенко расправил плечи, устремил взгляд на учительницу и высоко поднял руку, не сгибая её в локте.

- Посмотрим, как он будет отвечать на дополнительные вопросы, - усмехнулась Крынко.

Но дополнительных вопросов не последовало, так как в класс вкатилась преподобная Вера Сергеевна, извинившись за вторжение, сделала объявление:

- У нас в школе будет проводиться Ярмарка Мира, - на последние два слова она сделала ударение, - и мы должны достойно принять участие в этом мероприятии.

- Это от каждого – по изделию, - недовольно спросила комсорг Зорина.

- Ну, можно от группы, только что-то очень качественное, - разъясняла Вере Сергеевна.

- Будем Зайцев шить и ватой их набивать, - веселились взрослые дети.

За последней партой второго ряда сидел Салабанов Роман (один из однофамильцев), а возле него стояла тросточка (убогое «произведение искусства» времен соцреализма). Он месяц назад сломал ногу и теперь ходил, опираясь на трость. У Пуси заблестели глаза:

-Во! – закричала она, схватив эту палку. – От всего класса поделку сдадим!

Шутка понравился всем, кроме Салабанова. За что он и был, без дальнейших испытаний, вычеркнут из списка, так и не узнав, какое счастье ему грозило.

Как и было обещано, Совенко, довольный полученной тройкой, привел своих спасительниц в столовую. В это время там никого из кормящихся уже не было, но само помещение напоминало последствия стихийного бедствия: темные пятна на потолке, множество табуретов-инвалидов, аляпистые рисунки на стенах были «обновлены» неумелой рукой, полы – вечно промасленные… А румяное улыбчивое лицо тети Маши в окошечке делало этот пейзаж законченным. Совенко, по-видимому, был здесь не чужим, так как, не будучи уверенным в том, что их обслужат, не рискнул бы вести сюда девчонок.

- Щас, детки, вермишель готова будет, - ответила тетя Маша на вопрос Совенко, можно ли покушать.

И она растворилась в глубине кухни в неопределенных запахах приготавливаемой пищи. Совенко заглянул внутрь:

- Там уже эту вермишель тетя Маша руками размешивает. Успеем за перемену подкрепиться, - радостно успокоил он.

Последняя реплика ничуть не смутила девчонок: слишком уж кушать хотелось. А когда им принесли дымящиеся макаронные изделия с полухлебными котлетами, то настроение их приподнялось необыкновенно. Совенко же в награду за этот подвиг получил жирный плюс напротив своей фамилии.

Хочешь – не хочешь, а к ярмарке мира готовиться было нужно. Долго ломая голову, девчонки, наконец, решили нарисовать красочный алфавит для детей начальных классов. Распластавшийся на полу лист ватмана и богатый выбор различных кисточек в баночках свидетельствовал о том, что предстоит серьезная работа. Пусыгина и Крынко, правда, мало беспокоились: рисовать они все равно не умели, и всю тяжесть этого ответственного задания возложили на плечи Женьке Агафоновой. Пуся участливо спросила:

- Агафончик, хочешь, я буду кисточки в воде полоскать.

- А я – подавать, - присоединилась Юлька.

- Не надо, бездельницы, без вас справлюсь, - шутя, отмахнулась та, - лучше обсудим наши дела любовные.

Ленка слегка омрачилась:

- Зря я, девочки, это затеяла, Ну, не лежит у меня сердце к нашим мужчинкам. Хотя, конечно, повеселились мы здорово, - рассуждала она дальше.

Крынко в это время разглядывала изрядно потрепанный тетрадный листок, на котором некоторые фамилии были безвозвратно вычеркнуты, напротив же других стояли плюсы и восклицательные знаки.

- Не огорчайся, - успокоила она Ленку, - времени маловато, но ещё есть. Ты только присматривайся поскорей. Внешность надо было бы учитывать…

- Да-а-а, Салабанов, например, толстый и красивый. Значит, курс – на Салабанова Семена, - задумчиво подвела итог Пуся.

- Правильно. Он ведь ещё умный и весёлый, - одобрила Женька выбор Пусыгиной.

- И возле его фамилии два плюса и один восклицательный знак, - добавила Крынко, - это когда он с нами на физике пел песенку Красной Шапочки, потом угощал пирожками и решил нам задачу по геометрии.

- Восклицательный знак – за песенку, да-а-а, я помню, - сказала Пуся.

Из-под карандаша Женьки выходили причудливые буквы: она пока делала наброски. Возле каждой буквы она рисовала предмет, растение или зверушку. Рядом с А был аленький цветочек, около З вращалась планета Земля, правда, пока не раскрашенная. Над Д шёл дождь, отчего букву предполагалось изобразить слегка размытой.

- Не поймут дети твоих заумностей, - рассуждала вслух Крынко, разглядывая рисунки. Но Ленка заступилась:

- Дети-то поймут. Главное, чтоб взрослые не мешали.

- Переделывать ничего не буду, - вздохнула Агафонова, - по-другому не умею.

- И не нужно, - успокоила её Пуся, - если не купят – себе оставим, на память.

Но когда краски оживили лист, надежда на то, что алфавит не купят, исчезла.

Женька быстренько переписала у подруг домашнее задание, которое они выполнили, пока она творила, и, почаёвничав, девчонки договорились устремить всё внимание на Салабанова.

(Продолжение на следующей странице)

© При оформлении страницы использованы иллюстрации Нормана Роквелла

Персональные сайты автора:

Гонтарева Людмила. Дрессировка мужчины

Гонтарева Людмила. Мы войну объявим только завтра

© Гонтарева Людмила, 2011