Пятница, 29.03.2024, 18:02
Приветствую Вас Гость

ЧЕГО ЖЕ РАДИ. НОВЫЙ СТАН

Пасенюк Вячеслав. Последние признания


ИЗ ПРИЗНАНИЙ ЮНОГО МАКСИМАЛИСТА


( Обрывки прозы шестидесятых)


Из не прожитых вами нелепых времён

этот полунадлом или полупоклон,

этот странный смешок,

точно впрыснутый в мозг, -

этот беглый штришок

воспринять ли всерьёз?

Бедный, бледный, сырой

очерк странных времён –

недокопанный слой

обстоятельств, имён,

теремков телефонных,

бурных очередей,

трудовых миллионов

в потоке идей,

и романов залётных,

и родных повестей,

и людей несвободных,

но счастливых людей…



Предисловие из 2008



Обрывок первый



ГОЛУБИ БЕЗ ГОЛУБЯТНИ



У них было всё – от круглолицей сковородки до набора наглых ножей, и день их начинался с насыщения, скрупулёзная методика которого отрабатывалась три курса подряд.

Я выпивал бутылку молока и голодал дальше, отворачиваясь от одуряюще пахнущего стола, чтобы не завидовать им.

Они мешали мне своей настойчивостью насытиться.

Роскошная яичница сменялась обильным чаепитием с мутным мёдом или южными вареньями из неведомых мне плодов. Затем в жертву приносились супы очаровательно светлых расцветок в жирную крапинку. Наконец, весь вечер они грызли обугленные семечки, и на столе пенилась лузга, они кромсали орехи с треском, как ломают неокрепшие кости, и по скатерти во все стороны расплывались лодочки скорлупок.

Я отворачивался, и я им завидовал.

Ссорились они так же однообразно, как и мирились. Внезапно она выбегала из комнаты, нервно сжимая кулачки, а он, немного погодя, солидно закуривал и выходил следом, неизменно настигая её в коридоре.

Всякий раз она останавливалась у четвёртой от нас двери с правой стороны. Это могла быть игра со множеством вариаций, но с одним неизбежным финалом: он приводил её, сажал на кровать, и они долго, утомительно долго целовались, обмениваясь неразборчивыми ритуальными звуками, состоявшими из восклицаний, причмокиванья, понукиванья, мяуканья и ещё чёрт знает какой любовной дребедени.

Были ли они красивы? Не уверен, я слишком привык к ним. Я бы просто назвал их удобными друг для дружки.

Они проживали рядом со мной, не задевая напрямую.

Мы достаточно свободно помещались в тесной, рассчитанной на кроликов, комнатке общежития.

Он называл её лягушкой, она его – лошадью. Были ли они людьми в полном смысле? Не уверен, я слишком привык к ним. Люди всё-таки существа непредсказуемые, а эти двое ухитрились постареть, минуя молодость. Радужный налёт глазури стёрся и обнажил скудную глиняную основу сосудов трезвости и организованности. Их можно было назвать поглощателями жизни (мне трудно сказать, насколько это лучше, чем быть прожигателями её).

Из нашего окна не был виден горизонт. Вместо него громоздился серый кусок самой обычной городской улицы. Но им вполне хватало этого зрелища, их никуда не тянуло. Хлеб же они покупали в ближней булочной на углу. Удовлетворение собой достигалось просто, да оно никогда и не изменяло им.

Я размачивал скопившиеся за день ржаные и пшеничные обломочки их недоеденного счастья и скармливал голубям, которые сизой волной накатывались по утрам на подоконник. Птицы тоже голодали этой бесснежной зимой и мучились, взлетая, силясь приподнять за собою обнажённую и обманутую временем землю.

Где б мы жили теперь, подфарти Архимеду отыскать подходящую точку опоры?

Птицы не находили места земле в перевёрнутом ими небе. Я же искал шесток для своего ненормального сердца, улетавшего по ночам из однокомнатного мира потрёпанных книг, закопчённых чайников, расстроенных гитар и запятнанных одеял.

О, знать бы наперёд, кому из нас грозит счастье!..

1968, февраль



Обрывок второй



ТЕТРАДЬ ПУТЕВОГО ОБХОДЧИКА



Где я нашёл всё это?

У себя, а значит, у вас, потому что сутки мои складываются из ваших полдней, вечеров, ночей, утр.

Ведь мы современники: когда вы обнимаете меня, вы обнимаете себя, и наоборот. Когда вы бьёте меня, вы бьёте себя, и наоборот.

Все мы дороги – в одну или в разные стороны, а я ещё и ваш путевой обходчик, отвечаю за вашу устремлённость.

Как в дождь, ухожу в ваши глаза. Как снег, засыпаю на ваших руках.

Если хотите – я ваш перекрёсток.

Я хотел бы написать трагедию: судебное разбирательство от слова судьба. Считайте всё ЭТО прологом.

Эта осень – не та: не моя, немая осень. Дожди проходят вразрез с душой. Мир в разрезе то резко неверен, то сонно размерен. Беспокойная природа рук и рек, ласки и листьев стихает не в стихах, а в прозе.

Что такое проза? Может, просьба разделить холодный огонь времени, обрядовый танец самосожжения, когда деревья ночь напролёт светятся раскалённой изнутри листвою, а наутро – голодные и голые – траурно обугленной чередой провожают нас на переговоры с остальным человечеством.

Сегодня моя проза похожа на раскопки: сличаем себя минующих с собой минувшими. Мы вновь вначале, мы всегда – в начале.

Знаю три времени жизни. Первое, когда живут тем, что будет. Второе: когда живут тем, что есть. Третье: когда живут тем, что было. Есть и четвёртое – для неживущих и для неродившихся.

Я начинаюсь с веры в то, что всё моё у меня уже было. Каждый новый день продолжается в бесплатном ночном кино: вижу себя старого, вижу себя мёртвого.

Я хочу увидеть себя ЖИВОГО.

Вычитываю жизнь и вычитаю годы. Всё чаще являются неразделённые дни – без тебя. Всё чаще являются неразделимые дни – без меня: я не помню себя в них.

Любить – значит жить. Я же любил кого-то и никого, всегда и никогда, любил – как умирал: издалека, неразборчиво, будто пытаясь припомнить нечто бывшее, нечто давнопрошедшее.

В каждом мужчине живёт женщина. В каждой женщине живёт мужчина. Если кто-то из двоих отсутствует, отсутствует сам человек.

ты отворяешься во мне неожиданно, словно окно…

Человек – единица, да, но за каждой единицей и даже перед нею может стоять множество нолей. Если их не увидеть, человек остаётся единицей и только. Щелью в неплотно затворённой двери. Счётной палочкой, обронённой на берегу океана.

Если же ощутишь наличие нолей по силе притяжения, человек умножается на миллиарды живших до него и тех, что ещё придут жить.

ему хотелось встречать их, и он находил их, как звёзды находят даже днём. Они все были красивы, иначе он не заметил бы их. Он любил бесконечно, бескорыстно и осторожно, как осторожничают дети с плачущими взрослыми.

Девушки его мечты, его молодости.

Он дарил им слова, невечные, как цветы, и цветы, красивые, как слова.

Впрочем, часто он не был с ними даже знаком.

Какая-то карусель: то медленно, и тогда я, стоящий рядом, могу дотронуться и даже согреться об уплывающую улыбку; то бешено, отстранённо, и тогда я, бегущий и недогоняющий, протягиваю обе руки, а они возвращаются разбитыми в кровь.

Есть такая любовь – разоряющая походя, ненарочно, от нечего делать. Как это нелепо: недоумение любящего, неумение любить.

Научиться смеяться, когда светло тебе. Научиться плакать, когда горько тебе. И научиться молчать, когда тебе хочется увидеть лето хотя бы во сне.

Осенью, всепоглощающей осенью, остаётся только ОНА и немота. Тогда начинаешь чувствовать ЕЁ точнее, голоднее, начинаешь ревновать ЕЁ к обнажившейся Вселенной.

Это чувство погружения в одного человека, в неё, когда всё и вся стекается в ней, и она уже не она, а сама Земля – с круговоротом воды в природе и со сменою времён года, совершенно такими, как на картинках в учебнике естествознания.

а вечером сорвался, пошёл по трамваям, как по рукам, и растерялся в чужих глазах…

Город – язык, а я слово, которое никому не известно. Язык ворочает, тискает, мнёт меня, а произнести не может.

Людей могу воспринимать только вразбивку, в рассрочку, а тут – народ со своими праздниками и привычками. Я, инородец, пользуюсь популярным разговорником, который бесконечно мал для объяснений.

  • Вы умеете плакать?

Этой осенью нет правых, нет виноватых. Этой осенью есть только стареющие, и одни стареют медленнее, другие – быстрее.

Я засыпаю лицом к стене: ОНА замечательно представляется на белом – почему-то с длинными горячими руками. Я отворачиваюсь, но они ложатся на мои щёки, и я загораюсь.

моё лицо – тенью на твоём лице…

Познать объём своего бытия: начинать с зарубок во времени и по ним выкладывать память. Разрывные мгновения. Переживания, становящиеся пережитками. Солнечно, сонно, сомнительно. Хочется выразить, а вместо этого поражаешься и возражаешь. Потом – ощущение потери. Распадаешься: боишься уподобления и умираешь от непохожести. Жить на цыпочках? Полюбить дотла?

- Чего же мне ещё, чего?

- Сердцебиения…

Схожу с рельсов, завороженно следя за кровинкою семафора.

1968, сентябрь





Обрывок третий



ТОЖЕ СОН И ТОЖЕ В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ



Что такое дорога?

Перемещение во времени и пространстве.

Всё-то вы знаете. А помните ли вы звучание дороги, её музыкальную партию? Нет-нет, не дробь колёс, подобную постукиванию палки незрячего - посоха, согреваемого его непрерывно бегущими нервными токами.

Нет-нет, не дыхание ветра за спиною, если вы сидите лицом к прошлому.

Помните ли вы звучание самой дороги: то ли вскрик, протяжный, одинокий, то ли сказанное шёпотом: - Послушай…

Вы просыпаетесь и с подозрением смотрите на соседей, а те ни в чём не виноваты: их лица темны, как выключенные лампы.

Вам повезло: вы услыхали дорогу – единственный в вагоне, а, может быть, и во всём ночном составе. Вы редкий счастливец!

Он очнулся внезапно: показалось, что едет. Ехать же было некуда и незачем, данное обстоятельство он помнил точно.

Чего только не приснится под утро! Он прислушался, пошевелил пальцами, потёр ладони одна об другую и вернулся к привычной усталости, как будто не вчера, а только что улёгся в постель после долгого и нудного дня.

Сильный свет резанул по сомкнутым векам, сознание словно бы облилось кровью, и он отвернулся, не раскрывая глаз: не тянуло смотреть на вечно жёлтые стены с ужасными следами кнопочных уколов…

Нет, не так всё было.

Он проснулся и почувствовал, что едет. Возможно, ощущение движения и разбудило его.

Человек осторожно пошевелил пальцами, потёр ладони одна об другую, прислушался. Было очень тихо. Конечно, жена уже на кухне, и дверь прикрыла плотнее, чтобы подольше не тревожить его. Воскресенье же, воскресное утро!

Солнечный свет сбоку (шторы-то опустить забыла!) как стеклом резал по сомкнутым векам, и глаза болели горячей и острой болью, а сознание, казалось, обливалось кровью. Просыпаться, открывать глаза, смотреть... На что? Прямо перед кроватью – прикнопленная ещё прежними жильцами репродукция чего-то средневекового, с чёрными пёсьими мордами по углам; а так – голые стены. Нет, отвернуться и попытаться ещё уснуть. И тут только он сообразил, что не лежит, а сидит, сидит на твёрдом, и спина опирается на твёрдое. Его чуть-чуть покачивало, и он вспомнил, что проснулся от ощущения, что едет. «Куда это я? – отрешённо подумалось ему. – Зачем? Воскресенье же?»

Он был редкий домосед, даже за город последние пять-

шесть лет не выбирался: боялся копошливых сборов, неизбежного беспорядка в доме, всяческих несообразностей. И вдруг – ехать, узнавать и прощаться, брать у будущего и отдавать прошлому, - сочинять свою дорожную историю. « Но я не нуждаюсь в своей истории, с меня достаточно тех, что рассказывают замороченные, однако изо всех сил пыжащиеся сослуживцы… Так, надо сойти и вернуться на встречной. Какие приключения, если завтра на работу, и без того отдохнуть не успеваю».

Он открыл глаза : два ряда обычнейших жёлтых лакированных лавок тянулись до самого выхода в тамбур.

Похоже, в вагоне он был один. Странно… «А где мой билет? – спохватился он и тут же успокоился. – У жены, разумеется, где же ему ещё быть…»

Было времечко: душу она из меня вынимала, чёртова электричка. Всегда битком набитая, провонявшая табаком, навозом, потом. Храп, ругань, дети плачут, а я сижу, приткнувшись в уголочке, стиснутый со всех сторон, и книжечку читаю, какой-нибудь очередной учебник жизни.

А иногда как бред попутный: глазеешь в окно, но ничего за ним не видишь. То ли спишь, то ли не спишь – представляешь: каким всё будет, каким ты сам будешь?

Если взять ещё раньше, до электричек, то мальчишкой

я был тишайшим, почти примерным, если бы не это…Я почти постоянно думал о девчонках, девушках и даже взрослых женщинах, ловил слухом всё нехорошее, что про них говорили пацаны и мужики, а потом выстраивал свою композицию и свои комбинации. Откуда что и бралось, - теперь вспоминать и странно, и стыдно. Лет в тринадцать, что ли, я даже место себе для этого специальное отыскал. За городочком нашим располагался еловый лесок, ну, не одни только ёлки, но их всё же росло побольше. В самой гущине наткнулся я на полянку, проплешинку. Одному там было как раз вольготно. Ляжешь на реденькую травку и с ленцой перебираешь в уме

всякое. Никто не подсмотрит, никто не подслушает.

В тот день подходил я к своей полянке и вижу сквозь ветки: там уже кто-то расположился. Подбираюсь поближе: девчонка, года на три постарше, раздевается, устраивается позагорать, но как? Безо всякой одежды, представьте… Сперва я одеревенел, можно сказать, после, сжав зачем-то кулаки, двинулся вперёд. Девчонка не ойкнула, не пискнула, не рванулась к одежде, - окинула меня взглядом и спокойно, предупреждая моё гневное «Это моё место!», проговорила: « Ложись, места на всех хватит».

И я лёг – поодаль, шагах в двух, дальше некуда. Назло лёг и не в небо стал глядеть, а на непрошеную соседку.

Она же хоть бы хны: и не думает прикрываться. Я молчу. Время нас стороной обходит. Смотреть вообще ни на что не хочется. Закрываю глаза. Слышу: « Почему ты не раздеваешься?» И вправду солнце припекать взялось как нанятое. Снимаю рубашку, сворачиваю, кладу под голову (как будто сейчас ничего важнее этого нету). Она повернулась набок и наблюдает. « А штаны зачем оставил?» Я краснею, бормочу что-то несуразное. «Дурачок, безо всего же лучше». Помедлив, стягиваю с себя всё, ложусь на спину и крепко зажмуриваюсь: солнце сегодня, ей-богу, ненормальное.

Потом какой-то проскок в моей памяти, а дальше… Мы лежим совсем-совсем близко, касаясь друг дружки коленками. Я осмеливаюсь дотронуться до её плеча, потом провожу пальцами по гладкой-гладкой руке. Моя ладонь вся в царапинах, от неё, должно быть, щекотно. Девчонка улыбается с закрытыми глазами.

(…Куда же ведёт эта дорога, и сколько мне ещё ехать-то?..)

Обе сцепленные её ладони, там, далеко внизу, и пальцы мои, которых я почему-то совсем не чувствую, миновав локоть, вдруг обрываются и задерживаются в воздухе. Девчонка перестала улыбаться, медленно перевернулась на спину, вытянулась, напряглась, как будто хотела рвануться, умчаться.

Но мы ничего не умели, и ничего не случилось. С расстояния в двадцать с лишним лет я вижу свою дурацкую скрюченную руку на девичьем теле, беспощадно и беспомощно раскрытом перед всем небом, всем светом, и меня просто-таки прохватывает странным стыдом, может быть, даже страхом…

Я устал так лежать и отодвинулся. Потом неуклюже, не поднимаясь, стал надевать на себя все одёжки сразу.

Она вскочила, схватила платье и нырнула за ближние ёлки, пропала из глаз. Исчезла с полянки и из моей пацаньей жизни.

Школу окончил с приличными оценками, после был студент как студент. И работу не подыскивал, а устроился на ту, что подвернулась. Женился, можно сказать, случайно. Жена, подстать мне, жуткая домоседка. У неё скучное лицо и скучное тело. Бывает, мы забываем, что живём вместе не одну тысячу лет, потом вспоминаем.

Куда же идёт поезд?

Несмотря на то, что солнце отчаянно светило во все окна, в вагоне было прохладно, даже зябко, и темно, как в погребе. Казалось моментами, что пахло то ли речной сыростью, то ли грибной прелью.

Человек глянул в окно: пейзаж как пейзаж. Беленький домик под серой шиферной крышей (могли бы и покрасить), узенькое лезвие чистой на вид речки и несколько гусей, красными лапами пробующих воду. Чуть дальше стог сена, сквозная берёзовая роща.

Человек зевнул: «Да скорей бы уж хоть какая-нибудь остановка, что ли».

Он опять посмотрел в окно: домик по-прежнему торчал над рекою. «Чёрт возьми, мы стоим или едем?» - человек впился в немудрёный ландшафт: ему почудилось, что перед ним – картинка, чуть ли не ребёнком нарисованная, как-то косовато, приблизительно, без соблюдения пропорций. Точно! Картинка во всё окно и приклеена к стеклу с той стороны. Человек привстал и заглянул в следующее окно: то же самое! И в остальных тоже… Он нерешительно вытер со лба вдруг выступивший пот и медленно вернулся на место, хотя мог сесть где угодно. Ему стало очень жалко себя.

Человек долго сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, словно бы упорно вчитываясь в постоянно ускользающий из поля зрения текст. Наконец решился: надо разыскать жену. Но вставать не торопился: какие-то совсем уж мелкие мысли носились по малому кругу, как пони в зоопарке, а он бежал сзади и не мог догнать.

Он подошёл к двери: стекло не отразило его лица. Взялся за ручку и ничего не почувствовал, как будто схватил рукою воздух. Но чувство безвыходности уже уступило место надежде, вернее отчаянью: он резко выдохнул и рванул то, что должно было быть дверью. Пелена беззвучно отъехала вправо, но за нею ничего не было. Перед ним мерцало голое ничто, абсолютное ничто, какое бывает, надо полагать, перед тем как появляешься на свет…

Он пришёл в себя на своей, уже согретой им скамье. В вагоне совсем стемнело, по-прежнему мерно покачивало.

Человек с тоской повернулся к окну: в домике горел свет, и кто-то невысокий (над подоконником торчала только головёнка) смотрел не отрываясь в его сторону, на вагон, на него в вагонном окне. Человек отшатнулся и замер, изо всей силы прижавшись к спинке скамьи.

Ему приснилось, что он опять мальчик и живёт в домике под серой шиферной крышей возле речки с медлительными неуверенными гусями. Вот он берёт ведёрко яркой жёлтой краски, но никак не может найти лестницу, чтобы забраться на крышу.

Утром его опять что-то толкнуло в самое сердце. Это было ощущение чужого присутствия. Кто-то другой сидел сзади, они почти касались затылками. «Кто бы это мог быть? Жена? Ну нет, она чересчур серьёзно относится к профессии жены…Вот мне за тридцать перевалило, а, в сущности, ничего не было: ни неожиданных встреч, ни мгновенных праздников, когда вдруг понимаешь, как единственно это утро или именно этот вечер, и в одинаковой мере хочется тут же поделиться хоть с кем-нибудь свалившейся с неба радостью и не делиться ни с кем, всё утаить, сберечь в себе самом. Ни потрясений, ни того, что называется превратностями судьбы.

Ровно, тихо, гладко. Нормальное бессмысленное бытование. Никогда ни перед кем не раскрывался: боялся, что неверно истолкуют. «Истолкуют», - прямо как в циркуляре. Человек из циркуляра…Одиночество – удел великих и сумасшедших. Не отношу себя ни к тем, ни к другим. Какое там одиночество? Обычное самоедство, самопережёвывание. Никогда не заговариваю первым, никого не задеваю, не трогаю, не волную. Меня замечают, наверное, только когда меня нужно обойти, вроде столба, дерева, валуна какого-нибудь. Я никогда ничего не начинал серьёзного, просто не умею начинать. А только продолжаю, продолжаю. Эй, начните меня!..

- Вы не скажете, какое время года нынче?

Вопрос прозвучал совсем как тривиальное « Который час?»

Странный голос: словно бы откуда-то сверху окликнули. Эта женщина, кто она? И кстати, где мои часы?

Впрочем, это не имеет значения. Мы попутчики, и следовало бы познакомиться?

- Пожалуйста, - откликнулся наконец он, по-прежнему не оборачиваясь, - меня зовут…  

- Нет-нет, - прервала она, - разве мы сами выбирали наши имена? Бог с ними! Мы просто два человека на одной дороге…Что же вы молчите?

- Извините, так неудобно разговаривать, - он поднялся и обошел скамью. – Вы разрешите?

Он сел напротив. «А она красива… Эти волосы, в таких, пожалуй, можно укрыться с головою. Теперь – глаза. Как их определить? Я отвык от живых внимательных глаз…»

- Мы наверняка где-нибудь встречались, - улыбнулась она.

- Может быть, в Управлении?
- Да нет, просто на земле. Вы цветы любите?

- Очень, - легко соврал он (юнцом для кого-то рвал цветы, но для кого именно – забылось).

- А меня вы любите?

- Я?! – он растерялся, заёрзал, мельком взглянул на детский пейзаж в окне и вдруг выпалил. – Я вспомнил. Это вы…это ты была на моей поляне. Я искал потом, спрашивал – никто не знал, не видел. Во всём городке никто.
- Стеклянные глаза только отражают… Но ты ошибся, я не могла быть там.

Свёрток соскользнул с её колен, и женщина быстро нагнулась за ним. Мужчина рванулся помочь и остановился: «Она же горбатенькая…Какой странный горбик : точно несоразмерно большое яблоко… Ну и что с того? Чем мы, прямо ходящие и прямо стоящие, счастливее?»

Она положила свёрток рядом с собой и отвернулась к окну. Он осторожно взял её за руку и поцеловал в светлую узкую ладошку там, где, должно быть, начинается линия судьбы.

Они постелили на полу. Немногие летние одёжки стали их постелью. Он держал её, лёгкую, над собою, и всё его тело говорило, дышало, жило. Они принимали друг друга всю ночь, вбирали, впитывали – до росинки, до кровинки. И всю ночь ему чудилось, что она парит высоко над ним, а потом опускается вместе с небом и звёздами и забирает всю его идиотскую тоску. Он терял в этой женщине свою душу и в ней же её находил.

Он проснулся в полдень, на полу, один. Тело затекло, в затылке нещадно ломило.

« За что? За что?» - спрашивал человек того, кто всё видит и ничего не может.

«За что?» - спрашивал человек того, кто давно уже умер.

«За что?» - спрашивал человек того, кто ещё не пришёл.

И никто ему не ответил.

А поезд уходил дальше и дальше, и человеку стало казаться, что состав помещён в него самого: подступает к горлу и душит, душит изнутри.

С выпадающим сердцем он бежал по вагонам, и те становились всё нагляднее, натуральнее. Уже не звенела, а гудела напряжённым гудом гитара, заявляли о себе ухарские песни, ухал мат-перемат перебранки. Эх, шутки-прибауточки! Мелькали газеты, шляпы, чемоданы, корзины, сапоги.

Человек протискивался, уже понимая, что не протиснется. В конце концов он запутался в толчее, завяз в людях, повис на них, не касаясь ступнями пола, разбросав руки, облегчённо поникая отболевшей и отпылавшей головою. И только глаза его ещё бежали, торопились увидеть, как светленький мальчуган вышел из домика, крытого серым шифером, подставил невесомую лестницу, потом с почти игрушечным ведёрком яркой краски взобрался на самую крышу, а дальше всё стало неожиданным, золотым, настоящим.

Персональные сайты автора: Пасенюк Вячеслав. На два голоса.
                                                                          Пасенюк Вячеслав. Второй привет пульсара

1969, август

© При оформлении страницы использованы иллюстрации Басина Петра (2), Микалоюса Чюрлёниса (1), Юрия Клевера (1), Александра Ефремова (1)

© Пасенюк Вячеслав, 2012

Форма входа
Поиск
Социальные сети
С Новым годом!
А. Сигида "Домой"
Вячеслав Пасенюк
Юлия Броварная
Мини-чат
300
ЛенКа Воробей
Владимир Оболонец
Новости сайта
[26.05.2013]
С днём рождения, Вячеслав Васильевич! (0)
[22.05.2013]
С днём рождения, Оля! (1)
[27.04.2013]
С днём рождения, Аня! (0)
[25.04.2013]
С днём рождения, Людмила! (0)
[24.02.2013]
С Днём рождения, Саша! (1)
[23.02.2013]
С праздником, мужики! (1)
[31.12.2012]
С Новым годом, друзья! (0)
[22.12.2012]
Головний поетичний конкурс Вінниці виграла "дюймовочка" з Донецька (0)
[11.11.2012]
С Днём рождения, Борис Павлович! (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Запись на автоответчик (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Пограничное (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Между строк (3)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Сказка на ночь (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Ещё чуть-чуть (2)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Tonadilla для (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Расклад (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Чувство воздуха (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Два билета на (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Ты не думай (1)
[10.09.2012]
ЛенКа Воробей. Апельсиновое мыло (1)
Борис Жаров
Игорь Жданов стихи
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Борис Чичибабин
Поёт Юрий Нечаев
Новый СТАН
Влад Клён Одиночество клён Поэт Александр Сигида Атамановка Сигида Александр книга земли Вячеслав Пасенюк Гонтарева Людмила Сигида Алекандр Людмила Гонтарева Пасенюк Вячеслав Анатолий Грибанов Марк Некрасовский Сергей Бледнов Геннадий Сусуев Чёрный Сергей Сонет бессонница без женщины проза Дикое Поле Лирика Александр Рак Грибанов Анатолий симферополь Рак Александр молния украина Аня Грувер ненька стансы эссе повесть миниатюры пустота кубометр осень Грувер Аня август поэма весна аутопортрет Бледнов Сергей за миг до вечности Сусуев Геннадий Блажэнный Вадим Сергей Синоптик Чичибабин Борис Синоптик Сергей письмо вечер сны Столицын Николай Хубетов Александр лето Жданов Игорь Бильченко Евгения Смирнова Анастасия Ткаченко Юрий Стихи Начало зима дождь птицелов Некрасовский Марк время баллада полночь Слово Матвеева Марина Возвращение Город Дорофеев Виталий любовь занимательные ретроспекции занимательная эсхатология тяжёлое дыхание на два голоса паломник речи Колыбельная эсхатология бог Сашка вечность алиса Господь Гирлянова Ирина июль брут Перехожий Слава Винница Леонид Борозенцев Лирики+ сетевая поэзия Лирики Transcendenta Борозенцев Леонид Баранова Евгения Позднякова Альбина
Николай Столицын
Николай Столицын
Архив записей
Веня Д'ркин
Веня Д'ркин
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Поёт Стас Баченко
    Каталог сайтов
    WOlist.ru - каталог сайтов Рунета
    Ресурсы коллег
    Кнопки
    Наши ресурсы
    Видеоканал 2
    Наши ресурсы
    Статистика
    Наши ресурсы
    Счётчик Mail.ru
    Время жизни сайта
    Счётчик от Яндекса
    Яндекс.Метрика
    Пользователи
  • tpavlova-v
  • dinicamet1981
  • aluk24
  • saratoff
  • BOPOH
  • picupsuk
  • prezident
  • 10fru
  • Chuangzhi
  • Doma
  • Волчица
  • zora40
  • egor-kulikov185
  • Tatka
  • yakolumb99
  • Версенев
  • Surnenko
  • tuncelov
  • Gribmund
  • slovoblyd
  • janegolubenko
  • Тунцелов
  • Jen
  • Master
  • leon
  • girlyanova
  • JazzCat
  • Stolitsin
  • Бронт
  • Alhub
  • VROOOM
  • Gontareva
  • lasic
  • Batika2
  • chornysv1
  • © Чего же ради
    Copyright MyCorp © 2024 |