Кроссворд

- Первая буква – «с».

- Что?..

- «С».

- А букв… Сколько?

У меня в руке – я. Целиком. На листке написано: «рост, вес».

Меня можно зажать в кулаке, порвать, зачеркнуть, только

захоти – и меня уже… нет? Через всю меня – города.

Через всю меня – от антенны и до Твери бельевой веревкой

рельсы протяни. От-пусти по пути игрушечные поезда.

И исправь все цифры на ноли – смотри, становлюсь самой легкой

лодкой. В мире. Мы на три-четыре распрямляем крылья

и сгибаем ноги в коленях. Наклоны – влево. Бело-голый,

как стены, голос бодро визжит: пернатые из пятой, обед!

А я сжимаю себя в руке: захоти – и меня уже… нет.

Комнатные кометы. Остались следы - трещины.

Я ненавижу, когда говорят слово «женщина»:

эта бабушка, моргая то левым, то правым глазом,

повторяет высоким голосом раз за разом

это страшное гордое звание,

будто бы заклинание –

абра-добрая-кобра-кадабра.

Та, что с ярко-красными губами, бросает на пол ядовитое «швабра».

Я сижу на окне. Весь день. Увидят – кричат мою фамилию

и «простудишься!». Во сне я сегодня бродила по пустыне.

А еще нашла телефон в кактусе – мне звонил из Канзаса

ты. Ты кричал: «здравствуй!». Ты кричал: «апельсины и ананасы!»

ты кричал: «давай же скорее адрес!» А я хотела сказать,

но меня подхватило ветром, и ты стал пропадать –

Это связь,

- говоришь, -

это паршивая связь.

Нам сегодня… Нам сегодня за окном передавали грязь.

Передавали печенье, яблоки, «будь умницей», книжки.

Девочки красят глаза и закатывают: «мальчишки».

Как огурцы в банки. Как в боулинге – шары.

Один здесь ужасно любит читать про параллельные миры

и ненавидит котов и кошек. Я спрашиваю: «что, и даже

белых?» Он серьезно отвечает: «рыжих, серых – неважно!

даже тех, кого мы не видим». На него из заляпанных чаем страниц

глядит исподлобья сфинкс (он забыл все загадки от наших лиц).

Он садится в коридорное кресло и поджимает ноги и губы.

Взгляд пронзает навылет клинком, говорит сквозь сжатые зубы.

Иногда на кровати смотрит в окно и раскачивается из стороны

в сторону. А потом скажет тихо: «какие все-таки эти вороны

черные…». Когда он впервые складывал в сумку полотенце, чашку,

зубную щетку и прочее, пропахшее стерильными перчатками,

я написала письмо на две с половиной страницы непонятным

почерком. Мы долго и неловко собирали засохшие мятные

леденцы, рассыпавшиеся по полу – сталкивались лбами

и фальшиво смеялись, цепляясь коленями и локтями…

За воздух. За слова. За эти с наскальной живописью стены.

Он любит напевать про требуемые нашими сердцами «перемены»

А эти, в белом… Говорят жалостливым шепотом: «их сердцам…»,

ничего не слушаю. Засовываю руки в карманы. Трам-пам-пам.

когда он закрывал за собой дверь, я сказала это глупое «ты…

не болей». Он здесь уже в пятый раз. Меня теперь тоже коты

раздражают. Не волнуйся. Я это письмо так ему и не отдала.

когда-нибудь наберусь смелости и прочту хотя бы сама,

оно, если хочешь, пылится в тумбочке, да, вот там.

Дети все время прижимаются к рукавам.

Они говорят: «нарисуй вот здесь». «Кого»?

«Меня». Я рисую на серой бумаге того,

кто со шпагой и с пиратской повязкой

через глаз, по колено в вязком

болоте и крюком вытаскивает себя

сам. Они радуются: «это я! это я!».

Нам говорят: «у нас было не так, у нас были друзья,

турники, спортплощадка, походы, костры,

зарядка с утра, красный галстук и сердце-часы».

А мы прячем чайники под кроватью. Нельзя.

Я ищу тебя. Всюду. В той комнате, где всегда

работает телевизор, тянутся к розеткам провода,

пахнет растворимым кофе и чаем в пакетиках –

бросают два кубика сахара и обсуждают диабетиков.

Я кричу в пустых комнатах: «вылезай! пали-стукали!»

Опускаюсь на корточки, закрываю лицо руками:

«Я так не играю!». Я ищу тебя. Рассказываю про цвет

твоих глаз, родинку на щеке. Качают головой: «нет,

не видели». Я ищу тебя. Под кроватями, в шкафах,

в тумбочках со шприцами, в холоде в этих шприцах,

в кабинетах, за спинами, в лицах, в списках имен,

в тени, которую, как ненужную, великан-клен

отбрасывает на стену, в длинных скороговорках,

в названиях лекарств, в аптеках, в ржавых горках

с человеческими чертами и скрипом голоса,

в размывающихся за бегущим окном в полосы

домах, в правилах мытья рук, в гулких шагах,

в пульсе плачущей капельницы, в словах,

о тебе, нет, не о тебе… Я ищу тебя. Слышишь? Везде.

Я ищу тебя. Где?! Где…

Первая буква – «с».

Мне до сердца и смерти не хватило всего-то одной буквы.

Знаешь, что это? Я знаю. Это –

Смерч.