ПУТЕШЕСТВИЕ К ГОГОЛЮ

1

Как утешительно-тиха

и как улыбчиво-лукава

в лугов зеленые меха

лицом склоненная Полтава.

Как одеяния чисты,

как ясен свет, как звон негулок,

как вся для медленных прогулок,

а не для бешеной езды.

Здесь божья слава сердцу зрима.

Я с ветром вею, с Ворсклой льюсь.

Отсюда Гоголь видел Русь,

а уж потом смотрел из Рима...

Хоть в пенье радужных керамик,

в раю лошадок и цветов

Остаться сердцем не готов,

у старых лип усталый странник,-

но так нежна сия земля

и так добра сия десница,

что мне до смерти будут сниться

Полтава, полдень, тополя.

Край небылиц, чей так целебен

спасенный чудом от обнов

реки, деревьев и домов

под небо льющийся молебен.

Здесь сердце Гоголем полно

и вслед за ним летит по склонам,

где желтым, розовым, зеленым

шуршит волшебное панно.

Для слуха рай и рай для глаза,

откуда наш провинциал,

напрягшись, вовремя попал

на праздник русского рассказа.

Не впрок пойдет ему отъезд

из вольнопесенных раздолий:

сперва венец и капитолий,

а там - безумие и крест.

Печаль полуночной чеканки

коснется дикого чела.

Одна утеха - Вечера

на хуторе возле Диканьки...

Немилый край, недобрый час,

на людях рожи нелюдские,-

и Пушкин молвит, омрачась:

- О Боже, как грустна Россия!..

Пора укладывать багаж.

Трубит и скачет Медный всадник

по душу барда. А пока ж

он - пасечник, и солнце - в садик.

И я там был, и я там пил

меда, текущие по хвое,

где об утраченном покое

поет украинский ампир...

2

А вдали от Полтавы, весельем забыт,

где ночные деревья угрюмы и шатки,

бедный-бедный андреевский Гоголь сидит

на собачьей площадке.

Я за душу его всей душой помолюсь

под прохладной листвой тополей и шелковиц

но зовет его вечно Великая Русь

от родимых околиц.

И зачем он на вечные веки ушел

за жестокой звездой окаянной дорогой

из веселых и тихих черешневых сел

с Украины далекой?

В гефсиманскую ночь не моли, не проси:

"Да минует меня эта жгучая чара",-

никакие края не дарили Руси

драгоценнее дара.

То в единственный раз через тысячу лет

на серебряных крыльях ночных вдохновений

в злую высь воспарил - не писательский, нет -

мифотворческий гений...

Каждый раз мы приходим к нему на поклон,

как приедем в столицу всемирной державы,

где он сиднем сидит и путает ворон

далеко от Полтавы.

Опаленному болью, ему одному

не обидно ль, не холодно ль, не одиноко ль?

Я, как ласточку, сердце его подниму.

- Вы послушайте. Гоголь.

У любимой в ладонях из Ворсклы вода.

Улыбнитесь, попейте-ка самую малость.

Мы оттуда, где, ветрена и молода,

Ваша речь начиналась.

Кони ждут. Колокольчик дрожит под дугой.

Разбегаются люди - смешные козявки.

Сам Сервантес Вас за руку взял, а другой

Вы касаетесь Кафки.

Вам Италию видно. И Волга видна.

И Гремит наша тройка по утренней рани.

Кони жаркие ржут. Плачет мать. И струна

зазвенела в тумане...

Он ни слова в ответ, ни жилец, ни мертвец.

Только тень наклонилась, горька и горбата,

словно с милой Диканьки повеял чабрец

и дошло до Арбата...

За овитое терньями сердце волхва,

за тоску, от которой вас Боже избави,

до полынной земли, Петербург и Москва,

поклонитесь Полтаве.

1973