Пасенюк Вячеслав. Разверни ветер. Повествование о сотоварище

1. Подступ к теме

Листаю журналы — питерские, московские, нашенские, из-за ближних и дальних бугров:

не скудеет ни правая рука, ни левая, да и ногами немало наваяно-наворочено. Пышные словопостроения, но чуть ли не сплошь замороженные: пульс не прощупывается, хотя каждый раз где-нибудь сбоку обозначено: Щупать здесь.

И слово давно уже не серебро, а жетон пластиковый. Да и молчание наше... тоже не золото. Пузырь из жвачки размочаленной...

Вячеслав ПАСЕНЮК

ЖИВУЩИЕ В ТЕКСТАХ – МЕЖДУ ТИШИНОЙ И БЕЗМОЛВИЕМ

( Отклик на книгу «За миг до вечности», Луганск, «Шико», 2011: стихи Гонтаревой Людмилы, Александра Сигиды и Чёрного Сергея.)

...Достаточно одной строфы, чтобы установить: авторы не просто разные, - у каждого свой почерк, свои лексические предпочтения, свой семантический выбор, своя, наконец, интонация. Если обощённо: раздумчиво-страдальческая у Гонтаревой, провоцирующе-вызывающая у Сигиды, романтизованно-скитальческая у Чёрного. И что мне особенно близко: все трое не исключают достаточно сильной дозы самоиронии...

Вячеслав Пасенюк

КУБОМЕТР ПУСТОТЫ

И нисколько не обязательно

что-то творить,

сочинять; достаточно просто жить и

свидетельствовать,

как сочиняет кто-то другой.

Жить и быть его

вдохновенным ценителем.

Жить и знать, что у вас бездна

общего, в частности вечность и речь.

Саша Соколов

КУБОМЕТР ПУСТОТЫ

Не год и не два накапливалась эта «всякая всячина»: беглыми записями на обрывках, клочках, на полях книг и журналов, вырезалось, подчёркивалось, стало наслаиваться, перерастать умозримые пределы, требовать, наконец, выхода…Оставалось: либо вытряхнуть, выкинуть, не вчитываясь; либо как-то разложить, увязать, более или менее упорядочить, подготовить к печати. Откуда вышло – туда и возвращается.

Искать последовательность тут – навряд ли занятие продуктивное, но некая красная нить всё-таки прохватывает части и частицы этого вороха, «кучи малой»: все вздохи об одном и том же.

Накопленные материальцы не хотят выстраиваться в затылок, ждать своей очереди, как и положено в наших родимых реалиях, - нет, лезут толпой, норовят по головам. Так что не обессудьте: стройности в изложении, оправданности планом, целью и проч. не будет. А будет другое: вихры, махры, клочья, фразы врастопырку, вопросы без ответов, ответы без вопросов, - поток бессознания, одним словом.

Вячеслав Пасенюк

КУБОМЕТР ПУСТОТЫ. Продолжение

Ион Друцэ: «Опустошение слов привело не только к опустошению духа. Из-за него мы оказались в тисках социального и политического паралича, ибо ни до чего не можем договориться. Да и как достичь согласия, если я, говоря одно, подразумеваю совсем другое; ты, слушая меня, из того, что я подразумеваю, вычисляешь уже третье, он, присутствуя при нашей беседе, думает, что мы оба дурынды, и он останется при своих убеждениях, а убеждений у него никаких нету, так что, хотя нас всего трое и говорим мы как будто на одном и том же языке, во веки веков не свести нам концы с концами…Невозможность достигнуть общественного согласия заставляет выбрасывать в обиход всё новые и новые понятия, словосочетания в надежде хоть до чего-нибудь договориться. Увеличение лингвистической массы не только нарушает психическое равновесие, но приводит к некоему поэтическому зуду, при котором каждому хочется как можно больше сказать. Выговориться любой ценой – хоть кривыми, хоть извращёнными, хоть ничего не значащими словами. Конечно, слово для нас уже не Бог, оно стало для нас наркотиком. Беспомощное общество, извергающее немыслимое количество слов в минуту, - это то, чего, в сущности, так долго и так упорно добивались бесы…» Ну вот, а я-то, грешным делом, думал, что мрачнее меня никто не смотрит на слова, переставшие быть вещими, и на речи, переставшие быть пророческими.

Вячеслав Пасенюк

КУБОМЕТР ПУСТОТЫ. Продолжение

Пришла и такая пора, когда слово «поэт» стало маленьким, заурядным, перестало что-либо значить, потеряло вес, вкус, цвет. Поэтов развелось именно как собак нерезаных. Или – как грибов перед войною. Так что само обозначение «поэт» теперь вполне обиходное, ни к чему серьёзному не обязывающее. Леон де Грейфф: «А ныне мещанское время нищанья, поэзия денежного стихоплёта! Мы служим вассалами нефти и салу, нам лучшая нота – хрустенье банкнота…» Не всё в этой цитатке стыкуется на все сто с нашей конкретной ситуацией, ну да каждый может подредактировать: чего он вассал и какая нота для него лучшая.

Нам кажется, что мы есть, как есть наши союзы, книги и проч. А нас – нет.

Вячеслав Пасенюк

КУБОМЕТР ПУСТОТЫ. Окончание

Три постскриптума (для этой части затянувшегося излияния). Голос из 18 века: «Пасутся стихачи, как овцы во стадах, творцы сии в печах стихов сжигают кучи, на воздух от того исходят вредны тучи и затмевают тем сияние небес». Из первой трети 20 века: «Нет на прорву карантина, мандолинят из-под стен: тара-тина, тара-тина,тэн». И Станислав Ежи Лец: «Теперь, в словесном потопе, кто знаем цену словам? Только девчонка на почте, в окошке «Приём телеграмм».

Вячеслав Пасенюк

ЖИЗНЬ КАК ФОКУС,

СМЕРТЬ КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ

"Что означает: от двоих нельзя убежать, двоих нельзя догнать?

От смерти невозможно убежать и от старости, а молодость и жизнь невозможно догнать”. Из "Беседы трёх святителей”.

Но прежде надо родиться. Многие хотели, да не всем судилось. А в чём смысла всё-таки больше – в рождении, в жизни или в смерти?

У В. Пьецуха читаем: "Смысл жизни – выдумка чисто русская; мы его выдумали по той же самой причине, по какой азиаты выдумали буддизм, - надо полагать, от нехватки предметов первой необходимости. Вот одиннадцать двенадцатых населения земного шара ни о каком смысле жизни слыхом не слыхивали и...прекрасно себя чувствуют”.

Вячеслав Пасенюк

ЖИЗНЬ КАК ФОКУС,

СМЕРТЬ КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ. Продолжение

Ну, одной выдержкой меньше, одной больше – это ли обстоятельство является решающим в бесконечном собеседовании того и этого света, той и этой тьмы?

Вячеслав Пасенюк

ЧЕТЫРЕ НОМЕРА ОДНОГО ГОДА

Было время: мы жили от «Юности» до «Юности», от «Нового мира» до «Нового мира»… Потом наступила провальная пауза лет пятнадцать глухого застоя. И грянул взрыв (он же обвал), когда все толстяки обрели новое лицо молодое, свежее дыхание, наперебой зазывая читателей на пиршество ума и разгул души. На мой взгляд, это была лебединая песня журналов-тяжеловесов…

Нечервонеющий Бузина и бузящий Червоний — кто правее?

Казалось бы, кто мы такие, чтобы защищать Шевченко?! Или Моцарта, Шекспира... А вот перестань мы все, чьих имен даже собственные потомки не сохранят, перестань мы слушать Моцарта, читать Шекспира — и что останется от безусловных величин, от вершин человеческого (то есть и нашего тоже!) духа?

С В Е Р Х С Ч Ё Т Н О Е Б Ы Т И Е

Оговорюсь сразу: это не отзыв, не рецензия, тем более не поэтоведческий разбор книги, пришедшей по почте в сумрачный ноябрьский день из бог знает насколько далёкого Пыталова, что примостился на самом краешке российского материка – примерно, на той самой «литовской границе», где в глухой корчме встретились герои пушкинской трагедии о делах конца века шестнадцатого, кануна века семнадцатого. Борис Годунов, Григорий Отрепьев, бояре и юродивые, самозванцы и летописцы, стрельцы, наёмники, бродячие монахи, люди, люди, люди, которых та и обозначают скопом – народ, потому как всех не отличишь, всех не упомнишь. И то ли Пушкин за ними, то ли они за Пушкиным – идут, пробираются, оступаются, продвигаются по русским путям, из одного исторического тумана в другой, из нетей в нети.