Бильченко Евгения. Страна Коктебель

Последний император (цикл)

                            По мотивам Станислава Грофа

1

За то, что я падаю на пол, и вою,
И пачкаю кровью чужие пороги,
Меня превратили в большую секвойю –
Могучее дерево древних чероки.

Теперь в непролазных лесах Орегона,
Где точат базальт о клыки водопада,
Я гордо трясу кипарисовой кроной
И ясному небу пою серенады.

Я чувствую, как, щекоча позвоночник,
Струятся по жилам столетние смолы.
Я – добрый колдун. Я – шаман-полуночник.
Я помню Конкисту, но я еще молод.

Плевал я на зеркало ваше кривое
С высот Зазеркалья индейского лета.
Здесь мелко дрожат на секвойевой хвое
Янтарные слезы иного рассвета.

Но, выковав щит из волшебных иголок,
Я знаю, что век этих елок – недолог:
Сквозь муть ЛСД, как сквозь яркий осколок,
Глаза мои ищет безумный нарколог…

Проносятся годы в оранжевом клипе:
От точки роддома – до ручки могилы.
Испуганный доктор был в юности хиппи,
А стал, образумившись, важным «цивилом».

О нем не скажу я вам больше ни слова.
Америка вымерла. Пала Бхарата.

Но где-то в Канаде, на троне еловом,
Я знаю, он ждет меня –
Мой император…

                                        
2

Я – император из шестой палаты.
В моих войсках – герои сказок Грина.
В моих руках – булатный меч Булата.
В моих висках – морской прибой Марины.

Который год мне снится сон о шторме
И в Город Солнца манят пилигримы,
Но я лежу, брюзжу… Меня здесь кормят.
Я соблюдаю правила режима.

Хожу пешком по стенке, зубы стиснув.
Сметаю пыль с библиотечных полок..
Главврач Пятенко, спец по аутистам,
Приставлена за мной как дефектолог.

Мне безразличны Гете, Шиллер, Бисмарк,
И лунный свет, и девочка в аллее…
Я проиграл последний бой жлобизму:
Теперь жлобы вдвойне меня жалеют.

От мощной глыбы уцелел обломок,
Вонзился в сердце и настырно гложет.
Услышь меня, дебильный мой потомок:
Ведь я еще дебильнее, быть может,

В своей безумной мании протеста,
Как вождь индейцев в разноцветных перьях…

И пусть падут империи, но тексты
Переживут падение империй.
                  8 сентября, 14 октября 2011 г.


СТРАНА КОКТЕБЕЛЬ

Поэма с Прологом, Эпилогом и Вставной главой
                       Юрию Крыжановскому

Пролог    

Здесь – особая территория.
Это – наша с тобой история.
Не Аляска, не Черногория:
Здесь – дорога на Коктебель.

На воротах «Страна» написано.
Мы летим над крутыми мысами.
Мы не в силах собраться с мыслями:
Завертела их карусель

Обожания, обольщения,
Обладания, облегчения;
Фары звезд обдают свечением
Профиль Макса – и моря фас;

Здесь тоску отсекают скальпелем;
Здесь Марина шаманит сказками,
И куражится Апокалипсис –
Умиранием в стиле «джаз»:

Джаз как способ уйти от времени,
От пространства, от рода-племени.
Город в ритме стихотворения
Зреет вишней на анаше;

Главный мы не прошли рубеж еще.
Это – наше с тобой прибежище:
Карадаг серо-буро-бежевый –
И цикады в его душе.

___

Над крутым утесом диск луны подброшен.
Изогнулась бухта каменистым кряжем.
Господин хороший, господин Волошин,
Бросьте медный грошик москвичам на пляже!

Бросьте взгляд усталый на свое жилище:
Сверху вам виднее, кто и чем отмечен.
Небо стало выше.
Звезды стали чище.
Море стало глубже.
Только люди – мельче.

___

Солнце рисует китчевый пляж с мороженым.
Знамя бикини треплется на бечевочке.
В жилах акаций плавится кровь Волошина
Пахнет Эгейским морем родное Черное.

Улица-жрица полнится подоплеками.
К пляжу стекает лесенка белогривая…

Где-то в Сибири чудо живет далекое:
Бог Одиссея в Азию эмигрировал.


___

(Монолог Одиссея: вставная глава)

В стране, где бьют своих и ходят строем,
Мне говорили: «Делай так и так-то», –
Но я устал от мифов о героях
И не вернусь на милую Итаку.

Я не увижу матушки-оливы,
Прильнувшей к одинокому причалу,
Где, состязаясь с волнами залива,
На утлой глади лодочки качало.

Я не увижу братьев-остолопов,
Сестер-нимфеток, тетушек-носилок;
Я даже не увижу Пенелопы…
И что с того: меня женили силой.

Ни вольным гражданином, ни метеком –
Никем из вас не стану: чуждый воздух.
Я звезды предпочел библиотекам
И душу свою собственную – звездам.

Избавив память от родимых пятен,
Не числясь больше ни в одном активе,
Я сам себе – отъявленно приятен
И сам себе – отчаянно противен.

Но море примет все: оно смиренно.
Гомеровских поэм ему не надо.
Смеются рыбы.
Светятся сирены.
Я не вернусь.

Закончилась Эллада.

___

Люди прячут души в карнавальных масках:
Модные салоны, томные матроны.
А над Карадагом бронзовеют сказки,
И летит Марина за руку с Эфроном.

На скале у Макса оживают тени
Эльфов, менестрелей, рыцарей-саксонцев…
Девочка, звереныш, сумасшедший гений,
Подари мне зверя бронзового солнца!

___

Ломаным барельефом двух скал изрезанный,
Берег из рукавов своих рвется бухтовых…
Нас опьяняет нежность  – такая трезвая,
Что Карадаг шатается, как набуханный.

В космосе звезды сталкиваются дисками.
Мачты, как сосны в Буче, сопят по-летнему.
В сердце Улисса спрятан твой Крым единственный…
Эта возможность счастья –
Уже последняя.

___

Каберне из бочки. Бронзовые скобы.
Алкоголь мудрее заповеди Канта:
Нас он отрывает от судьбы и злобы,
От жлобов и снобов, франтов и педантов.

Мы свое отпили. Мы свое отпели.
Потеряли совесть.
Предали отвагу.

За руку с Мариной в небе Коктебеля
Я лечу над мертвым зверем Карадага.

___

Кто-то летит под пули, а кто-то клонится.
Кто-то под эпатажем таит безволие.
Где основать такую, дружок, колонию,
Чтобы вовек не помнить о метрополии?

Прыгай над бездной, клоун, покуда шест велит!
Пусть дикари с Итаки вопят о мщении.
В каждом из нас скрывается путешественник,
Грезящий о Великом Невозвращении.

Завтра, когда под стройными эвкалиптами
Будут резвиться правнуки симпатичные,
Мы проплывем меж Сциллою и Харибдою
Прямо из постмодерна – в страну античную.


Эпилог

За тысячи километров от нас живут
Залив Усть-илимский и Королева Снежная…
Страна Коктебель похожа на Голливуд.
У домика Макса курят траву тинэйджеры.

Я думаю о Сибири, смешной чудак.
Какая-то дрянь меня зазывает в прошлое.
Последним приютом светится Карадаг,
И машет бородкой пьяная тень Волошина.

Но жизнь продлевает жизнь, и цветут кусты.
Свою Одиссею каждый напишет начисто.
В стране дураков останутся я и ты…

А наш Коктебель на карте нигде не значится.
           Крым-Киев, 3-17 августа 2011 г.



Рюмка

Привет вам, на смерть поэта пришедшие по наводке.
Вы ждете коктейльных платьев и чувственных декламаций.
Во мне же одно осталось – желание выпить водки.
Уткнуться лицом в подушку. Сойти с тормозов. Сломаться.

Вы жаждете свежей крови, ценители Божьей искры,
Манерные чикотилы, изысканные маньяки.
Эстетствующие снобы, вы знаете, что таится
За каждой удачной рифмой в обычном словесном знаке?

А дома – болезни, мама, живые могилы детства.
Студенческие конспекты. Любовь. Краснощекий борщик.
И некому вылить душу. И некуда больше деться.
Всех ваших интеллигентов не стоит один уборщик.

Меня вам? – Берите нате! В бандане и рваных джинсах.
Записочек и цветочков – не будет. Зазря не злите.
На всякий вопрос из зала о «поиске смысла жизни»
Отвечу предельно кратко:
– Я умер в палеолите.

Я был похоронен где-то в долине Днепра и Ганга.
Вдали от чужих сражений. Под шепот пастушьей сумки.
А завтра с утра прибудет подпольный подольский ангел
И мне принесет свободу на дне опустевшей рюмки…
                                    31 июля 2011 г.



Баллада о Бахе и Сникерсе

Голос его негромок:
Бах никому не снится.
Наглый дебил – потомок –
Жрет эротичный Сникерс.

Дрочит, играет в теннис,
Трет об успехах крохам.
Сникерс похож на пенис.
Сникерс – герой эпохи.

Голоден, дерзок, молод,
Бах собирал успехи…
Сникерс, – как серп и молот.
Сникерс, – как внуки Пьехи.

Сникерс – многотиражен.
Сникерс – полирекламен.
Бах никому не важен,
Даже органу в храме:

Плесенью лет разит он.
В Сникерсе – сущность сути.
Сникерс – наш композитор:
Граждане, сникерсуйте!

Бах сокрушен в обломок.
Готской химерой сник он.
Голос души негромок…

Боже, помилуй Сникерс!
                             31 июля 2011 г.


Август

Ничего не болит: ни ран не нажил, не гильз.
Ни ГБ за мной не охотится, ни Моссад.
В организме, как вирус, множится пофигизм.
Ничего не хочу: ни вешаться, ни писать.

А сосед говорит: «Какой ты, мудак, чудак» –
Он из тех, кто привык выигрывать первый приз.
Скиф пасет свою степь.
Волошинский Карадаг,
Как Есенин березку, тискает кипарис.

Одинокий архангел бродит поверх голов.
Он рисует углем на солнце цветной собор.
Как всегда, не хватает знаков для главных слов:
Все наскальные иероглифы съел забор.

На вечернем вокзале маются две души.
Поезда провожают тощие фонари.
И такая кругом тоска, – хоть козлом  пляши.
И такое кругом веселье, – что хоть умри.

Уходящее лето молится на апрель:
Это выше привычки – это почти обряд.

А за южной звездой чирикает Коктебель:
Там погоды стоят отличные, говорят…
                           16 августа 2011 г.



Баллада о старости

Не слишком еще стары, чтобы помнить Ленина,
Но больше не юны, чтобы сношаться скопом…
Олдовые хиппи первого поколения,
Объездившие Союз и Аляску стопом,

Матерые волки, где вы теперь, на видео?
В «хрущовке» с женой-толстухой? С моделью Твигги?
Без вас обошлась эпоха в своем развитии,
Ребенка индиго сделав героем книги.

Ребенок вполне приятен: он чтит Высоцкого
И кушает вкусный йогурт из пестрой банки;
Он станет большим и папе построит социум
На выгодных дивидендах из финских банков.

Там в генделях будет стыдно аскать полушечку,
И с Господом Богом свяжет тариф по «Лайфу»…
Олдовые хиппи, мир изменился к лучшему!
Кому не по нраву – пусть улетает в Хайфу.

Столичный Майдан с утра поперхнулся митингом.
Политики надорвались в режиме слэма.
Ну, где он, ботаник, бунинский мальчик Митенька?
Ну, где они, боевые герои Хэма?

И вот, мы стоим и курим в интимном тамбуре:
Голодные, на обычных понтах в наличке
Ребенок индиго, переварив свой гамбургер,
Как Маленький Принц, тебе подставляет спички.

Улыбка его – презрительная, но добрая, –
Свидетельствует, что мы, очевидно, – лохи.
Зато у меня в кармане двенадцать долларов:
Давай их пропьем сегодня за честь эпохи!

За то, что мы оба – чуть из другой стилистики;
За время любить в безвременье ненавидеть…
А в Киеве – осень.
Дождь.
Умирают листики.
Прижми меня крепче:
Я не хочу их видеть.
                       18-19 августа 2011 г.