Хубетов Александр. Иди ко мне

ХРАНИТЕЛЬ

Вероника проснулась от истомы. Взрыв наслаждения горячим разноцветным фейерверком осветил сознание. Сон был настолько явственным, что тело все еще помнило прикосновения незнакомца из ночных видений.

* * *

В распахнутую дверь солнечный свет внес силуэт девушки. Золотистые лучи насмешливыми змейками заскользили по циферблатам настенных часов.

- Ачилович, мне снится почти каждую ночь один и тот же человек. Мы занимаемся с ним любовью.

Первый раз он как бы застал меня врасплох. Я пришла в себя, там, во сне только после того как он овладел мной. Во второй раз пыталась сопротивляться. Но какое-то оцепенение на меня нашло. Почти не могла шевелиться. – Слова заполняют комнату, кружатся цветочными лепестками.

- Каждую ночь он берет меня, каждый раз по-разному. Я уже почти смирилась. Ото сна ко сну привыкаю к этому все больше и больше.

Кажется, я понемногу схожу с ума. Испытываю чувство вины перед моим парнем, из-за этого ругаемся с ним постоянно.

А позавчера увидела, как к Вам заходил ваш ученик. Я узнала! Узнала того, кому подчиняюсь ночью. Умирая от страха, разглядывала его через окно в коридоре, пока вы вдвоем занимались ремонтом часов. Это он.

Ачилович, миленький, весь дом догадывается, что Вы – экстрасенс. Вы тайное увидеть можете. В прошлом году предупредили Тоню из соседнего подъезд, что ее мать заболела. Приказали срочно ехать к ней в деревню Травяной настой дали. Помогите мне.

* * *

Как тишина после последнего удара колокола, стали грустными глаза старого часовщика.

- Помогу. Он больше не придет в твои сны. А теперь успокойся. Выпей чайку.

Ачилович, аккуратно собрал разбросанные на столе детали часов, сложил их в деревянную шкатулку.

– Ты – совершенно здорова. Сны были тебе навязаны.

Моя вина, девочка. Ученик оказался недостойным.

Ошибся я.

Старик словно забыл о гостье. Бормотал под нос:

- Он будет хорошим часовщиком. Но хранителем времени ему быть рано. Я сотру из его памяти привитые навыки.

- Так он меня гипнотизировал, что ли? – Вернула к себе внимание Вероника.

- Можно и так это назвать.

- Вы разыгрываете меня?

-Нет. Нас называют хранителями. Несколько тысяч лет мы бережем знания, расширяющие возможности человека. Ими не должны пользовались корыстные, тем более, злые люди.

Мы умеем мысленно влиять на людей, некоторые из нас – даже на силы природы. Когда плотность времени, пространства и материи была другой, эти возможности были такими же обычными, как способность дышать и двигаться. Сегодня этому необходимо учиться.

Непрямые способы воздействия сильнее любых приказов. Страшно, если меняют картину сознания, тем более - с низменной целью.

Старый я дурак, понадеялся, что мальчишка не переступит черту. Понравилась мне его самоуглубленность. Но чужую боль он не видит. Несдержан, паршивец.

- Это ух точно!

- Да что ж ты чай то не пьешь? В нем хорошие травы. Я их в чистой степи собирал.

* * *

Вероника, с ногами забравшись в старое кресло, обхватив руками чашку с чаем, смотрела на старого мастера так, будто спрашивала: «Откуда Вы все это взяли?»

Вздохнув, часовщик продолжил:

- У времени есть память. Там спрятаны великие озарения. Нужно уметь открывать крышку часов. Мы это умеем. Когда-то в начале нашей эры хранители встречались с апостолом Андреем. Передали ему часть накопленного. Но получили от него больше. Это были беседы философов. Наверное, и теперь где-то у патриархов есть об этом сведения.

Горделивые жестокие завоеватели теряли свирепость, вдохнув воздух, пропитанный нашей болью и радостью. Некоторые уходили в хранители.

Даже Батый, поговорив с мудрецами, приказал воинам:

- Этих людей не трогать. Они живут для общего блага.

- Откуда Вы знаете?

- Предания.

- Так у вас есть свой эпос и своя история?

- Скорее, наш эпос и общая история.

Были среди хранителей и такие, которые готовили воинов-защитников. Позднее люди назвали эту часть учения Спасом.

Вероника поймала себя на том, что ее недавняя тревога исчезла.

Рассказы Ачиловича, захватив воображение, возникали перед глазами, как яркие фильмы.

… Быстрыми серыми волками-хортами проносятся среди трав воины, бесшумными змеями-пластунами настигают вражьи разъезды.

Взметнется легкая степная пыль. Просвистит сталь. Испуганно бьются кони, потерявшие всадников. И только ветер гонит прочь к краю неба волну по траве…

- Кажется, я полез в дебри.

- Не тормозите, Ачилович, чай я не полная тупица. У меня, между прочим, - высшее образование.

Глаза мастера заиграли светом:

- Славно. Тебе кое-что легче будет объяснить.

* * *

Учеником хранителя я стал случайно. По молодости работал плотником в строительном управлении. Мы мотались по селам вдоль Донца, Айдара, по степям, по стекающим к горизонту каменистым холмам. В бригаде моим наставником назначили старого строителя. Звали его Василием Афанасьевичем. Я приглядывался к нему с опаской. Он отсидел восемнадцать лет в одном из лагерей ГУЛАГа – на Дальнем Востоке. Но на уголовника старик совсем не походил.

Однажды летом в обеденный перерыв я, наставник, и два каменщика из соседней бригады лежали среди трав на пригорке у полувысохшего ручья. По лугу, метрах в пятидесяти от нас неспешно возвращались на ферму молодые доярки.

- Хотите, чтобы они приподняли юбки? – весело кивнул в сторону девушек Василий Афанасьевич.

Конечно, мы хотели.

-Спрячьтесь. Ничего не говорите, не двигайтесь.

Через несколько секунд, спускаясь к ручью, девушки стали поднимать подолы, осторожно ступая по траве. Вот они переходят русло. Вода едва доходит им до щиколоток, но они почему-то поднимают юбки все выше и выше. Уже видны трусики.

Мы в восторге.

Потом также медленно девушки опускают юбки, идут дальше, скрываются за холмом. Мы заворожено молчим.

* * *

После обеда Афанасьевич сосредоточенно стеклил окна в бытовке. Я не выдержал:

- А ведь девчата думали, что идут по глубокой воде, потому и юбки поднимали.

- Молодец. Есть в тебе наблюдательность. Хочешь понять, как это у меня вышло?

- Хочу!

- Сегодня было баловство. Проверить тебя хотел, вот и не сдержался.

Я научу тебя необычным вещам. Но запомни: во вред людям знания не использовать, ради корысти не применять. И еще совет: держи язык за зубами.

* * *

Первое, чему стал учить Афанасьевич, - чувствовать шершавую пряжу времени, движение разматываемой нити, ощущать, как при этом изменяется энергия природы. Чувствительность мы взяли у змей. У них же я учился находить влагу и прохладу в степи, отыскивать сухие пещеры, чуять вибрацию земли

- Моя бабуля тоже предчувствует изменения погоды, у нее ноги крутит. Только, как это использовать?

- Нужно настраиваться - на ритмы земли, неба, природных стихий, войти в резонанс с их звучанием. Вытесни из себя мелкие, визгливые, как крик базарной торговки, суетливые колебания. И придет новое понимание пространства, себя как его части. Тогда откроются невероятные способности. - Лицо Ачиловича помолодело

- Так Вы романтик, или колдун?

- Без первого не будет второго.

Мой наставник умел чувствовать, вбирать в себя сущность всего, что создал Бог. Даже камни ему многое рассказывали. Он был ласков с живым миром. Помню, как уютно обвила ему руку черная степная гадюка, которую он при мне поднял из ковылей.

И опять видения перемежаются со словами.

… Присев на корточки, старик протягивает ладонь настороженному камышовому коту…

Солнечный блик – в глаза.

…Стоит столбиком пугливый байбак, не отрываясь, смотрит в лицо лежащего рядом в траве человека, любопытно принюхивается…

- Может быть, моему ученику не хватило степного простора, той любви-жалости, которую мне дал Афанасьевич?

Старик то в прошлом веке в лагерь попал за то, что спас хороших людей. Это была семейная пара. Он – единственный в округе врач, немец по национальности. Она – дворянка, сельская учительница. В общем, типичные «враги народа». Когда за ними приехали энкаведешники, Афанасьевич травяным чаем угостил непрошенных гостей. Время для них растянул, одурманил немного, мару навел.

- Да вы и наркотические снадобья знаете?

- А то.

- Я все поняла! Пока чекисты кайфовали, врач с женой собрали пожитки и тишком-нишком сделали ноги. Правильно?

- Понятливая ты. Так и было. За это Афанасьевича и посадили. Только ничего с собой беглецы не взяли. Добро их: мебель, книги, дорогую по тем временам швейную машину растащили на следующий день сельские мародеры, кто-то из тех, кто писал донос.

-Вот сволочи.

* * *

- А мы нормальный чай пьем?

- Замечательный.

* * *

- Ачилович, как твой ученик - в меня.., то есть, не физически - а во сне… Ну, Вы понимаете? – Смущение и любопытство смешались в блестящих глазах девушки.

Старый часовщик молчал. И вдруг, непонятно как, она поняла. Выскользнув из тремпеля собственного тела, она полетела – из комнаты в солнечное сияние.

- Я - просто привидение!

На улице каждый прохожий светился своим неповторимым сиянием: кто-то - ярким тугим, кто-то - прерывистым и слабым, кто-то - удивительно нежным.

Голос Ачиловича звучал где-то рядом. А может, ей казалось, что звучал.

- Можно научиться сканировать их образы, даже переносить на расстояние. Легче всего передавать мысли. Афанасьевич, учил, как, прислонившись к дереву, усилить послание - поднимать его, будто флаг на мачте. Но вам это уже не нужно - есть мобильные телефоны.

- Смотрите, у деревьев, цветов, камней - свое свечение.

Также внезапно, как и взлетела, Вероника вновь оказалась в крохотной мастерской часовщика. Ее глаза искрились азартом и восторгом, в них двигались потоки воздуха неоконченного полета.

- Ачилович, перенесите еще что-нибудь? Пожалуйста. Разочек.

- Ладно, один раз. Опусти шторы. Зажги фонарик, направь луч на стенку. Стань сзади меня. Смотри на световое пятно

Старик не двигался. В комнате, как чернильная капля в прозрачной воде, плыла, расширяясь, тайна. Веронике казалось, тишина стоит целую вечность. Вдруг пятно света на стене переместилось. Это было невероятно - фонарь лежал на столе неподвижно.

 * * *

Растроганный восхищением девушки, старый мастер улыбался.

- Помочь тебе с парнем помириться?

- Нет, не нужно.

- Сама справишься?

- Могу. Но не хочу. Ушло что-то.

Вероника вновь залилась краской смущения, стала прощаться. Уже открыв дверь, обернулась:

- Ваш ученик точно не сможет летать бестелесно?

- Не волнуйся, голубушка. Не сможет.

Ворвавшийся ветер разметал волосы девушки. Она смахнула их с лица. В глазах резвились озорные змейки:

- Он мне понравился. У нас сегодня свидание. Хочу быть уверенной, что его чувствительная сущность никуда не залетит. Спящих красавиц в округе много.

Сентябрь 2005

ИДИ КО МНЕ

В среду мы с подругами у меня дома организовали бабком: две бутылки сухого вина, четыре пирожных и три часа болтовни. Из нас четверых только я в сорок лет - бессемейная. Дочь живет за границей, с мужем мы разбежались лет десять назад.

Пока мы хохотали, попивая терпкое вино, моя всегдашняя тоска, злорадно ухмыляясь, заползла куда-то к пыльным тапкам – под диван. Но вот захлопнулась входная дверь, отсекая голоса уходящих, спешащих к мужьям и детям подруг. Я вновь одна. И тоска, нахальная тварь, опять навалилась на меня косматой тяжестью, сдавила горло, ударила по глазам. Защитный экран телека на этот раз не помогал. Безысходность. Оглушающий крик в гулком пространстве опостылевшего тела. Закусив костяшки пальцев, я завыла. Это было последнее осознанное мной действие в меркнувшем, ускользающем свете.

Да, я отключилась. Наверное, в девятнадцатом веке это называлось «упасть в обморок». Хотя… Несколько часов обморока – занятно. В общем, когда я открыла глаза, в окна заглядывало утро.

*  *  *

Что-то за это время со мной произошло: мир заполнился новыми ощущениями. Я словно ощупывала его потоками сознания, впитывала чувствами огромные, ранее неизвестные пространства. Диапазон звуков и запахов изменился. Он набрал мощи и шири. Но при этом возросла утонченность оттенков. Первые мгновения казалось, что я взорвусь от плотности льющейся в меня информации. Я слышала позвякивание чайной ложечки о дно стакана где-то справа через квартиру от меня, шарканье домашних тапок старика-соседа надо мной, приглушенный разговор двух женщин на улице во дворе, шелест листьев на деревьях за окном и еще сотни разнокалиберных звуков. Огромное количество запахов непостижимым образом было связано с этими звуками. Некоторые из запахов оказались невыносимо сильными или неприятными, но даже они не забивали самые слабые струйки каких- то других ароматов.

В теле вибрировала слабость, как после глубокого эмоционального потрясения. На четвереньках я подползла к большому настенному зеркалу. Хотелось взглянуть на себя, понять, что же случилось. Подняла глаза. Наверное, пыталась заорать, но вместо этого из горла вырвался сиплый вой. Испуганными блестящими глазами на меня смотрела из зеркала лохматая рыжая собачка.

   *  *  *

Я бежала по улице, непривычно быстро перебирая лапками. Оправившись от шока и успокоив себя спасительной мыслью, что все происходящее - сон или наркотическое воздействие вчерашних пирожных, я решила прожить этот кошмар до конца. Работы у меня сейчас нет, денег, практически, - тоже. Может, Бог таким образом помогает мне дожить до получения очередного пособия по безработице?

Тот наглый пес появился, когда я спокойно, с достоинством, обнюхав витрину косметического магазина, присела у входа и подбирала духи, которые подошли бы мне как женщине. Здоровый, самоуверенный, с какой-то золотистой блямбой на ошейнике, он по-будничному флегматично попытался прижать меня к шершавому оштукатуренному фасаду здания. Терпеть не могу нахалов, которые сразу лезут вам под юбку, ну, или под хвост, что, в данном случае - одно и то же. Да отвали, кобель поганый. Что, не ожидал? Я таких, как ты, еще на первом курсе универа научилась отшивать.

Мне понравилось, как я облаяла этого, новорусского породистого и пошла, высоко подняв голову, упруго покачивая бедрами (во всяком случае, мне так казалось).

Ой, до чего же красивый особнячок! Офис, наверное, чей-то. Изящно прогнувшись, я пролезла под витой кованой калиткой и оказалась в уютном дворике, обсаженном по периметру цветами.

*  *  *

-Иди к нам, собачка

-Какая прелесть! Чистенькая, ухоженная - сразу видно, что домашняя.

-А можно тебя погладить, пушистая? - девицы, покуривавшие на крыльце, наперебой пытались завладеть моим вниманием.

В этом что- то есть. Буду пользоваться своим собачьим положением по полной программе. Гордо подняв хвостик, я храбро прошествовала внутрь здания.

Офис был солидным – не помпезным, а строгим, дорогим и уютным. На меня оглядывались, отрываясь от работы, мне улыбались, а я вышагивала мимо них с целеустремленным видом, хотя понятия не имела, куда прусь.

- Это что за чудо в рабочем помещении? Это чья собака? – голос принадлежал мужчине, привыкшему командовать.

Судя по тону, я нарвалась на кого- то из начальства. Остановившись, медленно повернула голову в сторону этого типа.

Седой, плотный, полноватый, но не рыхлый. Лет на десять старше меня. А глаза молодые.

Веселое любопытство сквозило во взгляде. Я ему понравилась. Самое обидное, что он мне – тоже.

Сидя с ногами (я еще не привыкла обзывать их лапами) на диване в его кабинете, постоянно ловила на себе изучающий взгляд. Смущалась, как семиклассница.

Когда он меня погладил, мой хвост, проклятый предатель, чуть не оторвался. Виляла им, как последняя сука.

Но ехать к нему отказалась. Мне вдруг стало невыносимо грустно. Нужно выбираться отсюда.

В коридоре услышала:

- Когда, наконец, шеф подберет новую уборщицу? Все ему не такие. Тоже мне, должность!

- И не говори, подруга. Уже надоело по очереди на час раньше выходить на работу, наводить чистоту

Интересная информация. Скорее домой. Хочу снова быть женщиной.

*  *  *

Получила работу! На следующий день. Теперь я(!) навожу чистоту в офисе у этого типа, моего шефа. Понять механизм возвращения в человеческое тело я так и не смогла. После того, как в виде собаки сбежала из особнячка, единственное, чего мне хотелось – забиться в какой- нибудь дальний угол, спрятаться от всего мира и рыдать, положив голову на лапы. Я бежала, не понимая, куда мчусь. И опять – темный провал в сознании. Очнулась глубокой ночью. В зеркале - лицо с зареванными глазами. У меня – руки, у меня – ноги. Я опять – женщина.

*  *  *

Рано радовалась. Примерно, после девяти утра мной овладело непонятное беспокойство, не дававшее сосредоточиться ни на одной мысли. Нет, это была не вчерашняя глухая печаль. Мне чего-то в себе не хватало. Через час я поняла, чего хочу. На этот раз переход в облик новой Каштанки прошел на удивление легко. Мы, бабы, в общем-то, ко всему быстро привыкаем.

*  *  *

Вот так и живу: с восьми утра в человеческом облике вытираю пыль, до блеска натираю мебель, занимаюсь уборкой. А он тоже приходит на работу на час раньше - планировать наступающий день. Ему нравится работать в одиночестве. Я не в счет. Я для него – человек-функция. Он вежливо здоровается и сразу забывает о моем существовании. Зато через пару часов, когда я появляюсь в офисе вторично, его лицо расплывается в улыбке.

Как собаку он меня любит. Я знаю почти все его тайны. Что-то он рассказывает, поглаживая меня за ушком, о чем-то я сама догадываюсь звериным чутьем. Та, что с ним сейчас, – живет из-за денег. Иногда я чувствую на нем жестяной холодок ее прикосновений. Жаль, не могу объяснить некоторые вещи. Я научилась узнавать многое о людях по пластике их движений, истечению запахов, вибрации голоса, блеску глаз. Например, его зам никогда ему не перечит, всегда с готовность подхватывает его мысли. Но в этом человеке за показным дружелюбием - страх и лакейство, еще глубже - острый клинок злобы. Нужно к нему повнимательнее принюхаться.

Шеф всегда удивляется, куда каждый день исчезает маленькая собачка, независимая, словно кошка. А мне нужно успеть добежать до дома. Таинство преображения не должно происходить при посторонних.

*  *  *

Достал меня этот пес. Что за маниакальное желание трахнуть крохотную собаку? Всегда пробегаю мимо его подворотни с приключениями. Последние дни он поменял тактику: никаких понтов, никакого снисходительного высокомерия, типа – радоваться должна, дура, когда тебе предлагают. Сплошное дружелюбие. Увидит меня - слюни текут, лапами перебирает. Извращенец

*  *  *

Вечером заскочила подруга. Поболтали ни о чем. И вдруг она замечает:

-Ты изменилась. Какая-то звериная грация в движениях появилась. Так классно. Ты иногда, как косуля, повернешь голову: и застынешь, будто принюхиваешься. Ноздри чувственно раздуваются. Если бы я была мужиком, от такой, как ты, точно бы голову потеряла. Колись. Завела кого-то? Что, правда, никого? Врешь. Дай в глаза посмотрю. Наверное, правду говоришь. Грустные глаза. Но, чертовщинка, или что-то такое в них есть. Ты, случайно, магией не увлеклась?

*  *  *

Кто не доверяет собакам, тот дурак. Недаром я рычала все время на нашего зама.

Целую неделю он, шеф и еще какой-то толстяк из другой фирмы договаривались об открытии нового производства. Как я поняла, шеф и ребята из конструкторского бюро придумали новую крышку к дизельному двигателю. А ее опытное производство решили разместить в цехе у этого толстяка. Сегодня шеф передавал заму чертежи, бумаги и что-то долго объяснял. Мне кажется, я слышала, как из тысяч крошечных пор на теле зама выделялся кисловатый пот страха, хитрости и опасности. Зам вел какую-то игру. Он весь был пропитан напряженным ожиданием. И толстяк в машине возле нашего офиса был в том же энергетическом поле. Эти двое чувствовали друг друга, как союзники в стане врагов. Когда зам сел к толстяку в автомобиль, я, собрав все свои собачьи способности, навострив уши, подслушивала:

- Отдал?

- Да!

- Ну, ты – гений! Считай, будущее себе обеспечил. Скажешь, что сдал на патентование. А мы за пару дней все на себя перепишем. Ты отнесешь бумаги к патентному поверенному от нашей фирмы. Беру тебя в соавторы.

*  *  *

Как мне все это рассказать ему? Откуда уборщица, которая уходит из офиса через полчаса после официального начала рабочего дня, может знать перспективы и подводные камни развития предприятия?

Я настолько зациклилась на этих мыслях, что не заметила, как со двора возле парфюмерного магазина на всех парах вылетел мой породистый ухажер. Унюхал. Его морда сияла от предвкушения встречи со мной (как с собакой, разумеется). Он почти налетел на меня, но за метр до столкновения, тормозя всеми четырьмя лапами, успел остановиться. Бедный пес превратился в окаменевшее изваяние. Глаза его округлились от вселенского ужаса. А я еще звонко топнула туфелькой на высоком каблуке. Мой трусливый поклонник развернулся и рванул от меня на первой космической скорости. Ну вот, избавилась, наконец, от очередного кобеля. Стало смешно и немного грустно.

*  *  *

- Вам что-то нужно? - Шеф оторвался от бумаг. До меня, его взгляд, однако, не долетел. По глазам видно было, что мысли этого человека еще там, среди записей в его блокноте. Сбивчиво, через пятое на десятое я объяснила, что его заместитель и толстяк обманывают его. Взгляд шефа, наконец-то, сосредоточился на мне.

- С чего Вы это взяли?

- Интуиция. И еще кое- что. Не смогу Вам сейчас объяснить. Но, умоляю, проверьте то, о чем я говорю.

Он, как-то странно посмотрев на меня, ошарашено кивнул: «Хорошо», поднялся и пошел к выходу из кабинета. На пороге обернулся:

- А мы с Вами раньше никогда не встречались?

- Встречались. Каждое утро в этом кабинете. Я у Вас убираю.

-Нет, раньше, в другой обстановке? Мне глаза Ваши знакомы. Наверное, обознался. Извините.

*  *  *

Два дня я видела его лишь мельком. Он почти не появлялся в офисе. Был хмурым и сосредоточенным. На третье утро после нашего разговора я протирала окна в его кабинете. Не заметила, когда он зашел.

- Спасибо Вам большое. Все, что Вы сказали, оказалось правдой. Благодаря Вам я успел первым оформить патентную заявку. Вы спасли не только мое благополучие, репутацию, но и благополучие нескольких десятков человек, которые у нас работают…

Он говорил, а я все терла и терла это проклятое стекло.

- Почему Вы от меня отворачиваетесь? Я чем-то обидел Вас?

Я повернулась к нему. Наши взгляды встретились. В его глазах мелькнули, сменяясь, вспышки страха, какого-то детского изумления, ужаса, восторга

- Вы?..

В растерянности я отвела взгляд. И неожиданно ощутила в воздухе присутствие теплого радостного ожидания. И голос:

- Это ты?

Я вновь подняла глаза, полные дурацкой преданности. Выдохнула и кивнула.

Выдержав секундную паузу, состроила ироничную гримасу. Расхохоталась. Пусть сомневается.

После бесконечных мгновений тишины скорее почувствовала, чем услышала долгожданное:

- Иди ко мне.

Щас! Уже разогналась.

Он нетерпелив, как восточный феодал. А я не сдвинусь ни на миллиметр.

На этот раз молчание было веселым.

Кажется, он начал понимать: осада крепости только начинается.

Май 2005г.