Август 2010. Украина. Продолжение
Поэма
А надежда — есть приют слаборазвитых,
По людским, довольно жёстким, критериям,
И поэтому, к земле часто давит их,
Отдавая дань церковным мистериям.
На рябиновой заре, на исходную
Выползают короли-благодетели:
Бальтазар и двое иже с ним, вводную
Получившие звездой на рассвете ли,
На закате ли, в ночной ли бессоннице,
В сумасшедствии ли, в яви-бредятине, -
Но вставай, народ, лупи в свои звонницы,
Если веришь волховской отсебятине.
Видно, веришь, раз растут эти маковки,
Золотые аневризмы крестовые,
От столицы до задрипанной Шлаковки
Вымогают квоту слуги христовые -
За рождение, за смерть, за крещение -
Заграбастали всю жизнь, узурпаторы,
Профи, ассы-молодцы обольщения,
Вольных душ нетленных приватизаторы.
Вот вам шиш, а вот вам — кукиш к Успению,
Лебезить ни перед кем не приучены.
Я на Спас поел медку без свячения,
Под ранетом на донцовой излучине.
Говорят, договорюсь до анафемы,
Будьте проще и как Меня — топориком.
Ох, пути твои, Гундяев, незнаемы,
Как у той блохи над мопсовым ковриком.
Как святейший батя плыл Украиною,
Как пытался объяснить нам, неопытным,
Что вы были, есть рабочей скотиною,
Ну и будете, конечно, безропотно.
Ты бы ножкой освятил нас куриною,
На свиную не хватает — и ладно нам.
Так что парь другим мозги ночкой длинною
В
предстоятельских хождениях с ладаном.
Пусть вороны гаркнут дружно каприччио
Восходящему светилу вальяжному,
Может быть, оно, от гомона птичьего,
Вдруг прервет свои пути каботажные
И продлит на час рассвета величие,
Чтобы вспомнить смог потом эти данности,
И искать в иных рассветах отличия
От исходных по объему сохранности
Той рябины и вот этой акации,
Что привычны в ареале питания,
Где не слишком и видны деформации
Приближающегося увядания.
Обстоятельства роднятся и полнятся
По каким-то отдалённым параметрам.
Если мне сегодня что-то и вспомнится,
То гомеровским конкретным гекзаметром,
Оттого, что будни катятся волнами,
Непрерывно — не вздохнуть, не опомниться, -
В дряхлой памяти слоясь априорными
Междометьями с тоскою-надомницей,
От которой так-то вдруг не избавиться,
Не запить и не забить, и не вытравить...
Что ты снова лезешь в душу, красавица,
Я, как старый воробей, чую — выдра ведь,
Как и все мои знакомые женщины,
Ни одной не знал надёжною умницей,
Даже та, с которой были обвенчаны,
Оставляла пьяным дрыхнуть на улице.
Не буди во мне самца, волоокая,
Я давно забыл о любвеобильности.
Пусть уж лучше ночь придет одинокая,
Чем доказывать тебе о двужильности
Организма ветерана-любовника,
Хотя, мог бы иногда, в самом деле-то.
Что ты хочешь — опосля сороковника,
Больше мнишь о небесах, чем о теле-то.
Тирли-бом, а тирли — ёпсель кагоровый,
Это я к тому, что все мозгоебени
Возвратятся к стороне пифагоровой,
Той, что круче двух других в энной степени,
Потому, что есть основа строения
Треугольной мировой эволюции,
Где неравенство, по определению,
Закрепляют церковь и конституция.
Вот и шляешься, как чёрт по понятиям,
И углы твои, знать, пронумерованы.
А когда, с косой, прижмется в объятиях -
Ляжешь голым в гроб как все, обворованным.
2
Клептомания присуща и времени,
И пространство тырит ров обитания
Интифадой нарастающей зелени,
На протоптанных маршрутах скитания,
Где скакали раньше кони соловые
И гнедые, разнося ветер гривами,
Там мы мчались, молодые, бедовые,
Там мы были — не казались, счастливыми.
А теперь, как баобаб, на обочине,
Вширь раздавшись, наблюдаешь за присными
Скороходами, в своей малой вотчине,
Ненасытными глазами, корыстными.
Может, где-то и не так что-то прожили,
И не тех имели девок в терновнике,
Только оспины в душе ли, на коже ли,
Как твои непримиримые кровники,
Все ссаднят с чем-то главном, упущенном,
Может быть, еще о той, нецелованной
Старшекласснице из мая цветущего,
Или, всё-таки, о ней, окольцованной
Королевне, бляди, сучке, любовнице
И любимой до конца, до последнего
Издыхания, мадонне-виновнице
Данных строк придурка сорокалетнего?
Всё, об этом ни гу-гу, до причастия,
Будто не было её в хронологии.
Только платишь за минутное счастие
Почему-то до сих пор, лета многия.
А жалеешь ли? Да нет, не приходится,
Жизнь по-прежнему течет интересная.
Пусть рыдает в небесах богородица,
Орошая землю влагой воскресною,
После слишком долгих месяцев засухи,
Небывалого тепла и безветрия,
Да таких, что намокали все пазухи,
Уменьшая тел людских геометрию.
Припекало капитально, до одури,
Словно лето перепутало тропики,
Хоть бы раз сюда дошли тучи-лодыри,
Намочить внезапно девичьи топики
И поля моей страны огорошенной:
Неужели же за власть наказание?!
Да, сказали небеса, подъитожено,
Выбор ваш, то бишь, царёво избрание.
И теперь вам лет пятнадцать помучиться,
Это кто не убежит, если выживет.
Все народы на ошибках и учатся,
Только не хохлы упёртые, рыжие.
Будет вам еще зима с повитухою
Галлопирующей гиперинфляции.
Как бороться с мозговою разрухою
В головах, почти не мыслящей, нации?
Господа, пора отхватывать рясные
Унижения, пинки, зуботычины,
Даже, если вы хоть в чем-то согласные,
С новоизбранным жульем Украинщины.
Глинозёмы ждут своих обитателей,
Разрастаются кварталы погостные
И артели пьяных гробокопателей
Роют ваши небеса полноростные.
И тепло уходит как-то озлобленно,
И досадно, словно палец занозится.
Комарихи все визжат, аки гоблины
И как «Юнкерсы» над целью проносятся.
Ночь приходит в аметистовой плесени,
Изъязвляя реконкисту зеленого
Под надкушенной луной, что подвесили
В освещении обид мира сонного.
У сверчковых в ежедневной симфонии
Нынче явно ощущаются паузы -
Холодает, налицо гегемония
Надвигающихся месяцев хаоса
И разброда по цветам одеяния,
По потере их, иссохшихся, в слякоти
Обречённого противостояния
Тверди льющихся небес — чёрной мякоти
Очарованной земли-дароносицы,
С малой толикой зерна жизни завтрашней,
Что уже, в предзимье, к небу возносится,
Оттого, народ к зиме, явно набожней,
Ибо видит: жизнь рождается заново,
Из размокшего гнилья отхристосилась.
И мулла кричит рассвет кабестаново
Над берёзой, что опростоволосилась.
Как Архип Куинджи выписал осени
По багрянцевой тщете и по золоту,
Так же всё найдешь в словах у Иосифа,
Если правильно воспитан был смолоду,
То есть, плыл, хоть иногда, вне течения,
Не подвержен был масс-китча проклятиям,
А под знаком золотого сечения,
Волю чтил, не веря и демократиям,
Зная, те — болото для обывателя,
С выступающим плато плутократии,
Где нет места мудрецу средь стяжателей
И творцу, среди иной щелебратии.
Тирли-бом, а тирли — чурка мамедовый,
Это я к тому, что имидж обличия,
Вновь вернется к пустоте архимедовой,
С вытеснением объемов приличия.
Кто плевал всегда на эти условности:
Бог, мораль, родня, духовность и прочее, -
Достигал вершин живой невиновности,
Оставляя для потомков отточия,
Т. е., по-прежнему, в цене чингисханова
Нелюбовь к любому ближнему ближнему;
Что до особей из стада бараньего -
На заклание, как жертва всевышнему.
За грехи свои пусть платят убогие,
Если верят, что грешили, потешные.
Слава богу, воровской демагогии
Государства еще верят, по-прежнему.
На вишнёвой стороне, абрикосовой
Лепреконы правят бал и бездельники.
Тут ты хоть дубиной будь стоеросовой,
Важно, чтобы захотели подельники
Пропихнуть тебя за главные клавиши
Управления страной сонных витязей.
Можно заграбастать все — не подавишься,
Нет ни дышла, ни узды и ни привязи.
Не о благе вы печётесь Отечества,
А о собственной мошне, ненасытные.
Будет ли конец сей эре купечества,
Сколько тлю кормить поля будут житные?
Истощение пшеничного колоса,
Недород ударит лишь по крестьянину,
Ранней сединой уляжется в волосы,
А доход пойдет в карман киевлянину,
Перекупщику, банкиру-барышнику
И мздоимцу-бюрократу, наместнику.
Урожаи нынче сплошь никудышние,
Но они опять с наваром, кудесники.
Можно было бы сказать откровеннее,
Но язык у всех один, не дублирован.
А что эти не простят — вне сомнения,
Ими каждый звук давно лиимитирован.
Что-то быстро сдохла вся оппозиция,
Как и не было ее, той, оранжевой.
Где наш пасечник, где дева с косицею, -
Растворились, не ищи и не спрашивай,
Кто нас будет защищать от бесправия,
Беспредела и засилья грабителей,
Емельяны где, где Стеньки Булавины?
Вожаков нет, скоро кончатся жители.
3
Вымрут-выдохнут местечки шахтерские,
Опустеют села-нивы гречишные.
Постоят еще скворешни днепровские
И придут на Україну колишнюю
Азиаты — эмигранты наёмные,
Украинцы жёлтолицераскосые.
Что-то, господи, пути твои тёмные
Пролегли малороссийскими росами.
Мы в реликтовой божбе, от усердия,
Проворонили исход современности
В позапрошлое, где бились предсердия
Наши, с частотою юной надменности.
Гой, еси, страна моя несуразная,
Не живешь, а как-бы, ждешь потрясения.
То ли власть твоя всегда безобразная,
То ли ты не доросла до спасения
И обычных человеческих ценностей,
Что доступны даже польшам-румыниям.
Ты одна верна своей неизменности -
То оранжевая, то бледно-синяя —
Пусть народ, как быдло, ждет снисхождения,
Будь то кнут или ухмылка хозяина,
Иль прибавка в рационе кормления,
Иль шлея под хвост... Моя ты Окраина,
Европейско-азиатской истории,
Перепутье, колыбель ожидания.
Золотые нивы, ясные зори и
Никаких условий для обитания
Работяги, человека служивого,
Что растят-творят твои накопления.
То ли власть всегда паршивая, лживая,
То ли ты, как есть, страна невезения.
Гой еси, мое отечество глупое,
Непутёвое, безмозглое, пьяное.
Я готов гордиться хоть Гваделупою,
Но не Родиной своей окаянною.
А отечества того — псы накакали,
По сравнению с имевшимся ранее.
Потому стране под стать бесы-хахали,
Засношают неньку до отпевания,
Доведут до дележа территории,
К столкновениям сложившихся этносов,
Оставляя треть державы, не более,
В продолжение казачьего эпоса.
Я не каркаю, так было в реалиях,
Все вернётся фарсом при повторении.
Иисус Днепром прошпилит в сандалиях,
В виде пасторского благоволения
К разделённой, умирающей Родине,
(Вы не знали, что Христос — местный выблядок,
И крещён не в Иорданской болотине,
А в Славутиче, как раз подле Выселок?)
Так послушайте попов и политиков
Третьей в мире богоизбранной нации.
Панукраинская эквилибристика -
Это вам не жидоинсинуации.
Ты внушаем есть, народ православия,
Легковерен и ленив, по традиции,
Оттого, тираны самодержавия
И минетят вас в удобной позиции.
