Гирлянова Ирина. И русь, и весь, и чудь, и меря...

ИРИНА ГИРЛЯНОВА

"Ты, Ирусь, лучше бы о любви писала...Цветочки там, птички... Красиво и безопасно. И впросак не попадешь. Все в любви - специалисты! А ты, Ирусь, извини, лезешь, куда не знаешь.»… Извиняю. Но уже залезла и теперь не вылезу. Дудки-с. И у канареек есть сердце. Жить в обществе и быть свободным от общества – невозможно. Не я сказала. У кухарок тоже есть глаза и мозги. И «Русь» - для меня понятие не абстрактное.

Это сам воздух тех мест, где я родилась. Впиталась с материнским молоком «русскость».

Говорят, - русские в Украине… Неточно. А Украина чья? Тоже русская, великокиевская...

Русские – слово прилагательное. К той земле, куда судьба занесла. Прилагают к ней руки и силы… Неужели так необходим образ врага? Разделяй и властвуй…

Ты бы, Ирусь, лучше пошла на кухню борщ варить… Иду. Куда он денется, тот борщ… Было бы из чего…

*  *  *

И русь, и весь, и чудь, и меря…

Земля обильна…Приходите…

Сидит тетерею-тетеря

наш бестолковый местный житель.

Пожалте, Рюрики - Труворы,

вставлять мозги, нести культуру

и пополнять в теченье скором

всемирную литературу.

Убить своих, Аскольда с Диром,

а после плакать на могилах?

Эх, быть бы живу, не до жиру!

Земля хазаров невзлюбила.

Земля полян, древлян, словенов, -

гостей варяжских привечала.

И было так обыкновенно, -

себя уничижать сначала.

Земля обильна…Толку нету…

Судите нас, владейте нами…

Здесь хватит воздуха и света,

чтоб долго нас пинать ногами,

чтоб хитрости Олега с Ольгой

потом потомки возносили,

чтоб, обезболив, обездолить

Русь Киева и Русь России.

Элементарно: власть - кровава.

Чудят и бают без Бояна.

Намеренна и постоянна

история крутого нрава.

В мать городов, который Киев,

пожалте вы, - земля обильна!

Не жалуйся, мужик двужильный,

пришибленный…Мы все такие.

*  *  *

Игорь горя хлебнул: умер Рюрик, и мальчиком грустным

затаскал его родич Олег по горам, по долам…

Новый город, - не Новгород, Киев какой-то капустный,

новой родиной стал. Что она тебе, княже, дала?

Велес, Хорс и Перун, вы вложили оружье

в эти руки, чтоб греки свой крест принесли целовать,

мир у Скифи Великой просить средь дружины орущей,

подбирая по-лисьему льстиво дары и слова.

С поволокою паволок, узорочьё загребая,

хорошо восвояси убраться мирком да рядком.

С Византией тягаться не стоит, - затея пустая.

Хватит собственных дел над своею славянской рекой.

Но кончается всё: и добыча, и блажь, и терпенье.

Вот, из греков к древлянам повадился. Бей же своих!

Город Искоростень или Коростень, - это знаменье.

Из корысти пришел – здесь останешься, жаден и лих.

Захлебнуться корыстью, - для князя, - обычное дело.

Где-то плачет вдова. Позже слёзы заменит на кровь.

Игорь Малом убит. Игорёвое грязное тело

мало-мальски в земле. Но страшенное дело – Любовь!

Не по-бабьи ж ей выть в стольном граде, как будто в Путивле!

По забралам зазря не печатать неслышно шаги.

Боже правый! (Любой!) В этом городе смертнопротивном

вражьей крови напиться и мстить! Ох, как мстить, - помоги!

И, не выплакав слёз, по-житейски ни в чём неподсудна,

без живинки в глазах принимаясь за страшную месть,

будет Ольга любить даже мёртвого мужа, покуда

упокоится в этой же, чуждой обоим, земле.

Двадцать лет без Него, с воеводами править и княжить,

осаждать и сжигать, исхитряясь, дворов города,

и в далёком Царь-граде стать царскою крестницей даже…

Ох, страшенное дело, - Любовь! И тогда, и всегда.

ПЕРУН

(перевод из Г. Половинко)

Тяжёлой трухлявой дубовой колодой

сплавляют меня по Днепру.

И сила - силюща на кручах немого народу

не крикнет: - Вернись же, наш бог, наш Перун!

И сила - силюща на кручах немого народу

не скажет надменному князю: - Верни!

А только в холодную чёрную втупились воду,

в днепровскую воду, где я, да камыш, да челны.

Тащили меня, пока в реку не кинули, охнув.

И руки умыли, вздохнув с облегчением: - Ох!

А князь на коне усмехнулся и шутит: - Ну, бог с ним.

А бог не со мною. Я сам ведь пока ещё бог.

Мне льдина ко лбу притулилась, зловеща и люта,

пристану ли к берегу, - вновь отпихнут, как тогда…

Молчите вы, люди, и я не завидую людям.

Чем так онеметь, пусть уж лучше уносит вода.

Глазницами в небо, на сивое небо взираю.

Кому помолиться? – Ну, разве себе, - никому.

Я зла не держу, и тебя я, мой князь, понимаю.

Тебя, мой народ, мой предатель, понять не могу.

Так вы говорите, что правда у вашего Бога,

его вам за кислою пазухой князь ваш привёз?

Ведь вам всё равно, одного ли просить иль другого,

лишь только б исправно возил вас Туда перевоз!

Меня провожает лишь пух лебедей над Почайной,

да гуси гогочут, да волки споют иногда…

Ну, кто же со мною? До моря, со мною отчаясь?

Никто. И ничто.

Только я… и века… и вода.

*  *  *

На Ольмином дворе, на Щековице - кости.

И здесь – борьба за власть, убийства древний прах.

Вы – миру не князья! Князь – Сатана! И бросьте

захваливать себя на киевских буграх.

Знать, в черепе змея не зря, призрев Олега,

шипела и ждала: когда ж приедет он?

Хоть столько лет прошло и прошлогодних снегов,

но и поныне «Власть – убийственна!» - закон.

Он убивал и сам, Олег, - за власть радея, -

Аскольд и Дир лежат, - прижались чужаки…

Змеёй укушен тот, кто сам был в роли змея,

убийца и хитрец варяжеской руки.

Был Вещим? Это всё лишь похвальба и враки,

что распирали дух в Олеговой груди…

Сжимают кости рук для справедливой драки,

чтоб мстить за всех полян, князья Аскольд и Дир.

На Ольмином дворе их погребли, как надо.

И моют кости им не люди, а дожди.

Земля же – стерпит всё! Ей только дайте ладу.

Пусть землю не клянут. Клянутся ей вожди…

Хоть тридцать лет греби, хоть прозябай четыре, -

но следующий князь придёт во тьме, как тать.

И нечего ловить в подлунно-клунном мире,

и нечего хотеть, считать и почитать.

У каждого свои и берега, и беды,

и войны, и враги… Одно – лишь боль да смерть.

Вдруг выползет змея, - предав земле победно

всё то, что вам дала лихая круговерть?

Мать городов встряхнёт, как камни, кости ваши…

Дела или тела, - всё перемелет в тлен…

И что потом о вас потомок дошлый скажет

на Ольмином дворе, на Киевой земле?

*  *  *

О, горе побеждённым! Это ясно,

как божий день! Какие в том права –

кровь проливать, гноить себя напрасно

и слышать густо-гнусные слова!

Древлян, полян измешивая роды,

на побегушках в греки из варяг,

из стран суровых северной природи

принять князей… И лобызать их стяг…

Быть побеждённым – не имеешь права?

А если сталось так, то что сказать?

Неужто, жить – нельзя, и лишь отраву

пора принять, навек закрыв глаза?

Ведь всё одно: засудят и умоют,

чтоб дни–деньские лгать сквозь толщи лет!

Глянь, после драки – машет больше вдвое

корявых рук. Но только толку нет.

Отстреливают тех, кто был не с ними,

кто шёл не в ногу, бился головой…

Так втопчут в грязь, что не отмоешь имя,

от пятен не отчистишь облик твой.

И перепишут летопись, как надо.

И беспардонно вас же оболгут…

На небесах сподвигнете награду.

А на земле – преступник вы и плут.

Судить всегда ведь легче издалече,

где ясно, кто есть кто. Кто – друг, кто – враг.

Хоть не бывает мудренее вечер,

но это легче - осуждать с утра.

Когда и вправду – «з погребу видніше»,

и безопасней врать, перечеркнув

историю, найдя в ней чище ниши,

переписав в ней строчку не одну.

*  *  *

И всё дробим, дробим, - уделы вяжем,

чтоб утереть когда кровавый пот…

Чтоб мерить на сажень, аршин – по-княжьи –

всё, что осталось…В том числе – народ.

Опричь себя, любимого, не видя

вкруг ничего и никого порой,

быть празднословом… Сатана, изыди!

Не наигрались что ль твоей игрой?

По прутику весь веник растащили,

и чем теперь подместь подмётный сор?

Все жития, хождения и были -

мы позабыли. Мёд истёк с усов.

Не намотать на них историй пряжу.

Хоть орд и морд прошлася Русью мгла,

но ничему не научила в раже,

да и чему нас научить могла?

Владеть собой – попросим вновь варягов:

порядка нет, хоть земли велики…

Меняем цвет своих славянских флагов,

свои хоругви – режем на куски.

Меч Агрика и сагайдаки – спрячем.

Куда подальше, чтоб соблазн изжить.

Как грек Гомер, Боян наш - был незрячим,

пел, как кобзарь, про ту ж дрянную жизнь.

Поэтому покается Каяла

и, замышлений больше не тая,

Рось ко Днепру прижмётся речкой малой,

как половчанка к резвости коня.

Сын Игоря дочь Кончака целует,

а мы всё делим, делим… И вразнос

собой торгуем исподволь и всуе,

национальный вывернув вопрос.

От Святослава и от Мономаха

до наших дней нам рознь глаза слепит.

Но божьего в душе уж нету страха.

И здравый смысл, как память, в бозе спит.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Мы начинаем променад,

которому во благо – лихо,

где божий сад, где чёртов ад,

где еле обозначен выход,

где вера глупая сама

нас опускает на колени,

где тёмных тюрем терема

на улицу бросают тени.

Мы начинаем дни конца.

До нас их вдосталь начинали.

Благодарим за всё Творца

и К, чуть меньшую чинами.

Который век начнём с потех:

в гробах лежать и ждать Мессию.

Загнали на уголья всех

русь Киева и русь России.

Древнееврейский алфавит

страшенно, бешено успешен,

не почкой, черенком привит

в язык языческих черешен.

Хоть око вырвано моё

и зубы – все - повыбивали,

я верю в мелкое враньё,

но – никогда! - в обман обвальный.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Нагородили город из дорог,

домов огромных и дворов-колодцев.

Кто смел – тот съел! Кто смог, тот свой порог

приколотил, забив места под солнцем.

Столичным псам завидую почти,

но город свой на ваш не променяю.

Привыкла старину и старость – чтить,

но этого в моём хватает крае.

И, на краю разверзнутых небес,

под грохот уезжания, по-русски,

спрошу: где ваш дремучий чёрный лес,

где дышат горки и влажнеют спуски?

Ведь, ныне, нацепляв везде крестов,

вы чудотворство в тиражи пустили.

В духовности, до духоты пустой,

косятся на метро автомобили.

Ни хрен, ни редька. Всё одно горчит.

И, подчиняясь брошенному клику,

вы ищите, всё потеряв, ключи

в исконном, русско-киевском, великом.

И ваш Владимир, на ветру сыром,

в который раз все принципы меняя,

(кумир ли, идол?) – смотрит, как метро

поверхностно ползёт на Днепр трамваем.

Налево, вправо – всё одним-одно,

куда грести: к Америке ли, к Польше…

Я – уезжаю. И смотрю в окно:

над нашими лугами - неба больше!

Персональный сайт автора:                          

Гирлянова Ирина. Слоны и не только

© При оформлении страницы использованы иллюстрации Криса ван Алсбурга (2), Александра Ефремова (1), Ива Танги (1), Кена Говарда (1), Майкла Эрнста (1)

© Гирлянова Ирина, 2012