Меч в камне

Дед говорит: "мальчик мой, все это так, поверь мне, по-детски!"

Артур отмахивается от него и задергивает тяжелые занавески.

Дед говорит: "мальчик мой, тебе предначертано вытащить меч!"

Артур встряхивает плечами (будто это можно сбросить с плеч).

Дед говорит: "мальчик мой, прошу, бросай это все, слышишь?!

Артур упрямо сжимает губы, садится за стол и пишет. Пишет:

Дорогая М.! Рождество уже топчется на пороге, коврике welcome -

(дед считает эти стертые буквы гостеприимством, а я - подделкой).

Уверен - на твоей двери уже звонит в еловых ветвях колокольчик,

когда приходит ранним утром почтальон/трубочист/молочник.

И 7 am врывается в твой дом белым голубем, моим письмом,

распахнутой форточкой. Почерк все еще неясен или уже знаком

(прости, я проболел все уроки прописей)? Милая М., привет!

Хочу поблагодарить тебя за пустую гильзу, вложенную в конверт,

я толком не знаю, что с ней делать, если ты объяснишь - буду рад.

Мне уже которую ночь подряд снится выпускающий дым Шелкопряд

и ты - в голубом платье. Болтаешь ногами на неестественном мухоморе.

М., у нас с миром - столетняя война. М., мы с миром в ссоре.

М., гадалки и газеты кричат на всех перекрестках свои пророчества

и ухмыляются: твоя судьба уже продана, ваше будущее высочество...

Я хочу, чтобы река вышла из берегов. Чтоб их всех унесло рекой.

Жаль, что так часто ты пропадаешь... М., ну зачем ты так далеко?

--

Маленькая разбойница просыпается на медвежьей шкуре.

Протирает глаза и бормочет: "где мой нож?! снип-снап-снурре,

чтоб тебя". М. пересохшими губами впивается в горло фляжки.

М. гладит воробья с перебитым крылом и шепчет: "бедняжка".

М. затыкает за пояс пистолет, старых воров и убийц, правила.

- Даа, - говорит М. в никуда. - Вчерашняя драка меня позабавила.

Маленькая разбойница тычет в бок сапогом флибустьера Билла.

- Эй, Билли, я вчера отловила Красную Шапочку - хохоту было!

Билл одобрительно хмыкает. М. с отвращением гремит кастрюлей.

- Эй, Билли, я угрохала на нее все, мне теперь срочно нужны пули!

Билл сплевывает ругательство. М. вытирает грязным рукавом лезвие.

- Эй, Билли, она запуталась в платье, когда убегала, ха, очень резвая!

Билл дружески хлопает М. по спине. М. дышит на пальцы в шрамах.

- Эй, Билли, - шепчет неслышно М. - Я никогда не бывала в храмах.

Маленькая разбойница свешивает ноги с так называемой крыши.

М. облизывает огрызок карандаша и пишет на обрывке бумаги. Пишет:

Дорогой А.! Бабушка испечет пряники к Рождеству - оно все ближе.

У нас все снежно и книжно. В этом. Как его. Ну. Ах да. В Париже.

Поднимается на ноги ветер

Поднимается на ноги ветер.

Он уткнулся лбом

в колени и долго смотрел в закрытые веки

и видел, как раскачивается на ниточке дом,

сплетаются спицами в свитер тонкие реки,

а девочка стоит босиком в рубашке ночной

с длинными белыми рукавами и воротником,

взявшим за горло до сдавленно-хриплого «ой»

после постельно-режимной ангины (молоко

пенно-шалфейное, шарф – репейно-колючий

до потери ключей и ручек, а сироп – малина

и мед). По картонному небу носятся хлипкие тучи,

из ваты и засохшего серо-синего пластилина –

тронешь – отклеится. Тронешь – рассыплется!

Растечется рубашка на змеи (расползется

по разным углам), тоньше запястья – бледного,

узкого, голубые полосы, в которых бьется

пульс и течение, против которого, вредного,

два пешехода.

- Милая Элли! Что же ты, смелая,

в сандалиях сбитых сбегаешь из сказки?

- Я…

Дело в том… Гудвин! Это зима? Я вся белая-белая.

- Милая Элли, это все время, и белой краской я…

Как бы сказать…

- Седина?

- Она.

- И ты…

- К сожалению.

- И что же теперь?

- Камин и вязание.

- Сложно со зрением?

- Заболевание…

- …проблемы с памятью?

- Пробелы.

- Жжение…

- …где-то в груди.

- Слева под ребрами?

- Сердце и отклонения…

- …от нормы?

- Формы…

- Печенье?

- Внукам.

- И спать…

- …едва половина десятого?

- Да, в кровать.

- Гудвин, миленький…

- Элли?

- Спаси.

- Спи, моя девочка. Свет погаси.

Элли выросла. Поднимается на ноги ветер.

Кристофер Робин

Кристофер Робин страшно устал.

Спутал рельсы и нитки в один клубок

головной боли и с баром – вокзал.

Он нашел себя пьяной мухой, потолок –

полом. Карты, тусклые лампы, джаз,

чашка с засохшим остывшим кофе,

за буйки заплывший правый глаз,

незнакомый Джимми, его Софья –

хороша, не так ли? Тик ли, тик ли…

Дымит паровозом в углу старик Хэм,

к нему, как к паутине, давно привыкли.

Взгляд его ухмыляется: я тебя съем,

Кристофер умоляет: не надо eat me!

Потерян билет и шарф. Бармен хохочет:

Робин, дружище, отщелкивай ритмы:

поезд без пересадок сегодня ночью.

Кристофер Робин впечатывается в кресло

(soundtrack: треск нарисованного камина).

И вспоминает фигурные пряники детства,

печати (меньше ладони) с дельфином,

монограммой отца, русалкой на камне

со стершейся чешуей в обмен на четыре

ракушки и слайды, Кристофер сам не

помнит, зачем, но помнит, как вырезал

по дереву ее имя ножиком, как стрелы

Робина, но Гуда, острым, клином клин –

Кристофер Робин сегодня Шерлок,

плачет скрипка, пыльной тропой кокаин.

Кристофер Робин бродит Норвежским Лесом.

Следом за ним – две бабочки, волк и Винни.

Степь выцветает пшеницей и почерком Гессе.

Робин путеводитель читает с трудом и ныне,

сбиты колени, толк, колея, путь истинный, спесь.

Фляга – бездонный колодец, высушенный линялый

гербарий, курган, курага. Господи, я еще есть?

Господи, что же… Что же со мною стало?

Кристофер Робин падает в темную яму.

Кристофер Робин задыхается вязкой глиной.

Кристофер Робин вычислил слонопотама.

Кристофер Робин перечитал Милна.

Не генералу Z

                                                   Генерал, скажу вам еще одно:

                                                   Генерал! Я взял вас для рифмы к слову

                                                   «умирал»…

                                                                         И. Бродский

Здравствуй, здравствуй, мой милый Билли.

Как собака? Тетя? Цветы? Центы?

Как я? Знаешь, Билли, я… как-то…

Я живу, правда?

Я ведь хотела, Билли. А чего - неважно.

Я чего-то от кого-то хотела, дура.

Я куда-то бежала, и (не знаю, кража или не кража)

потеряла сумочку и билет. И микстуру

от головы. Гильотина со вкусом лимона и чая.

Это грустное подобие моих по подъезду соседок

сообщило, что без меня уехали, сказав напоследок,

что меня никто не ждал, не провожал, не встречал.

А я слышала, Билли, кто-то кричал,

звал, заходился хохотом, а это, понимаешь, Билли,

какая глупость, это оказались чайки.

Я снова опоздала, Билли.

Ты знаешь, у чаек такие красивые крылья,

а у моря такой тоскливый и книжный запах,

а у тебя такой нелепый вид в этих взрослых запонках.

а я хотела бы говорить по-французски,

но у меня, Билли, нет Эйфелевой башни под окном

и магазина безвкусных булочек этажом ниже.

У меня, Билли, до того узкие

джинсы и направленность, что я бы согласилась и на потом

да только потом, говорят, не дышат… 

Знаешь, Билли, ты был бы и Джонни, 

что по утрам катается на велосипеде,

и пятилетним Ричардом, который до сих пор

спит с плюшевым медведем,

и просто Димой.

Билли, я выбрала тебя не потому, что

у тебя красивое имя, руки, глаза, нет.

Билли, ты - Билли потому, что ты не Генерал Z,

а иногда так хочется поговорить с кем-то

по-настоящему воображаемым.

Здравствуй, здравствуй, мой милый Билли…

А совсем недавно дожди были,

А совсем недавно, ты еще помнишь, Билли?

Мы с тобой совсем недавно жили

в тридесятом королевстве.

Но сказали, что нам здесь больше не место.

И мы умерли в один день.

Summertime

                                                    Summertime and the livin’ is easy

                                                    Fish are jumpin’ and the cotton is high

                                                    Oh your daddy’s rich and your ma is good lookin’

                                                    So hush, little baby, don’t you cry...

За слоем обоев – грохот осколков. Так бьются о камни

слова и волны. На мокрой гальке следы шторма –

в море. А я собираю ракушки и пазлы. Ставни

захлопываются ровно в девять. А эта форма –

парадный китель – по ком-то сшита, кому-то – влиты

брызгами солнца пуговки-глазки. А я ненавижу

так уменьшающий суффикс в слове. Извивы

лестницы – прямо в гору, и мне – выпрямляться. Ниже –

лодки. Они – это гвозди, занозы, доски. А я – босиком,

и я – это щепки. Соленые рифмы – глотком-вдохом,

и здесь не пошлость – любить рифы, знакомо

щурясь (не снайпер), морщась. Картинно охать:

не то – устала, не то – мне страшно. Не то! А это –

строчка в книге. Потертые шорты, сгоревшая рыжая

шляпа, весь день пылящаяся на пляже. Наушники, лето

с джазом и соком – лупой по дереву начерно выжжено.

Болтая ногами и чай глотая: «а может… забудем?».

За слоем обоев, картиной, цементом – крики и громкие

«дзынь» поминутно. Так бьются о камни лица и люди,

голос и ссоры, жизни, тарелки… Они ведь такие ломкие.

Робин Гуд

Робин Гуд отстреливает бумажные самолетики на лету.

/Поезд твердит свое неустанное ту-туууу-ту-ту/

Она вышивает крестиком и говорит тихо, несмело:

"Милый, даже Джон подтвердит, это совсем не дело".

Он хмурит брови, проверяет тетиву, натачивает стрелы:

"Вот и идите оба, мне это до смерти надоело".

 

Робин выходит из дому, целится в яму, бьет по кроту.

/Поезд набирает обороты: туту-ту-туууу-ту-ту/

Он смотрит под ноги и ворчит: "Значит, Джон. Джон.

Старый предатель, паршивый трус, дурак, пижон!

Я по таким лупил из рогатки. Джон! Глуп и смешон!"

Робин крут. Робин небрит. Робин мешает чай ножом.

Робин в ярости: она распорола на занавески фату!

/Поезд не уклоняется и в тон ему: туту-ту-туту/

Он ломает ветки на ходу: "мерзавец, хитрец, плут!"

Она режет на кухне лук. "Ок, чтоб вам всем, гуд!"

Робин вытаптывает новые тропы, новый маршрут.

Робин надеется на себя и немного на Страшный Суд.

Робин не склонит голову ни перед кем. Только на рельсы.

У него не осталось выбора, пути отступления, "если".

Он плюет на все и всех, будто на сегодняшнюю манту.

Поезд произносит финальную: "ту-ту, господа, ту-ту".

Стоунхендж

Между скользких немых камней (оступись -

и уже тем же камнем катишься через

лавки с дудками, мундштуками, ты не рысь,

ты - ежик в тумане, и глаза твои - вереск,

забытый давным-давно, уголки, как в до дыр

зачитанной книге, не загнуты до висков

больше, твои иглы темнеют в - хлипкий мир -

деревянной шкатулке, в стоге сена и снов,

там - кощеева смерть до тех пор,

пока мышка не машет хвостиком, в ров

катись детским мячиком через забор,

по проспектам, по скверам, по крышам,

по карнизам, через окна и двери, ставни,

заколоченные на осень, подлетая все выше,

выше, через Индию, океаны, там не

бывает времени, как у Ван Гога,

не взрослей, не умней, но седей,

до самого моего высокого порога,

...гулять по воде, гулять по воде,

гулять по воде со мной...) извиваюсь коброй.

Научи меня не быть доброй.

© При оформлении страницы использованы иллюстрации Антуана де

Сент-Экзюпери (1), Нормана Роквелла (5), Стива Хэнкса (1)

Персональный сайт автора: Грувер Аня. Всё запредельно

© Грувер Аня, 2012