СУДАКСКИЕ
ЭЛЕГИИ
2
Настой
на снах в пустынном Судаке...
Мне
с той землей не быть накоротке,
она
любима, но не богоданна.
Алчак-Кая,
Солхат, Бахчисарай...
Я
понял там, чем стал Господень рай
после
изгнанья Евы и Адама.
Как
непристойно Крыму без татар.
Шашлычных
углей лакомый угар,
заросших
кладбищ надписи резные,
облезлый
ослик, движущий арбу,
верблюжесть
гор с кустами на горбу,
и все
кругом - такая не Россия.
Я
проходил по выжженным степям
и
припадал к возвышенным стопам
кремнистых
чудищ, див кудлатоспинных.
Везде,
как воздух, чуялся Восток -
пастух
без стада, светел и жесток,
одетый
в рвань, но с посохом в рубинах.
Который
раз, не ведая зачем
я
поднимался лесом на Перчем,
где
прах мечей в скупые недра вложен,
где
с высоты Георгия монах
смотрел
на горы в складках и тенях,
что
рисовал Максимильян Волошин.
Буддийский
поп, украинский паныч,
в
Москве француз, во Франции москвич,
на
стержне жизни мастер на все руки,
он
свил гнездо в трагическом Крыму,
чтоб
днем и ночью сердце рвал ему
стоперстый
вопль окаменелой муки.
На
облаках бы - в синий Коктебель.
Да у
меня в России колыбель
и не
дано родиться по заказу,
и не
пойму, хотя и не кляну,
зачем
я эту горькую страну
ношу
в крови как сладкую заразу.
О,
нет беды кромешней и черней,
когда
надежда сыплется с корней
в
соленый сахар мраморных расселин,
и
только сердцу снится по утрам
угрюмый
мыс, как бы индийский храм,
слетающий
в голубизну и зелень...
Когда,
устав от жизни деловой,
упав
на стол дурною головой,
забьюсь
с питвом в какой-нибудь клоповник,
да
озарит печаль моих поэм
полынный
свет, покинутый Эдем -
над
синим морем розовый шиповник.
1974
| 
