Цикл Закулисье
1
Моя роль в спектакле - «кушать подано» -
лишена цитат, как обглодана.
Я на миг всего потревожу вас,
привлеку внимание ненасытных масс.
А иной потом без зазренья скажет,
что он выход мой не заметил даже.
Но я текст учу нервно, каждой клеткой,
чтобы от зубов сказанная метко
отлетала фраза, доходя до сердца
каждого, кто силится вслушаться, вглядеться
в то происходящее на великой сцене,
где любое действо держит на прицеле:
как ни отыграй утро, день и вечер -
твой герой не нов и, увы, не вечен...
Есть вторая роль - не прикрыта словом.
Видимо, задумана как первооснова
вздоха, ожидания, вожделенья, страсти.
Только отыграть бы, только не упасть бы!
Мне б успеть к началу - задержите время!
Если спел в финале - ты уже нетленен.
...Но сжимаю звуки, слоги, междометья:
душит горло занавес горечью планете.
Я шагну, как в бездну, и безмолвной строчкой
выльюсь в монологе. Может даже с точкой.
2. МОНОЛОГ
Сегодня играю жизнь,
и даже, похоже, свою.
Поэтому, зритель, держись:
на самом стою краю
сцены, где нет границ
безмолвия и отчаяния.
Падают строчки вниз,
откровеньем раня нечаянно.
Сегодня не будет слов.
Сыграю день не износ.
Вечность - всего лишь дом.
Знак всех времён – вопрос.
Многоточие - это шанс
для запоздалых жестов.
Боль покажу в анфас.
В профиль прочту блаженство.
Рампа - ещё на театр,
но и не абажур.
Осени листья летят
латками тигровых шкур…
Мне уж не привыкать
держать под опасным углом
голову, чтобы узнать,
где облака с молоком.
Сегодня выйду вперёд,
чтобы глаза - в глаза.
Выхода жадно ждёт
моего пустотелый зал.
Но ничего не скажу
в алчную пасть момента.
Крылья устало сложу,
комкая аплодисменты.
И камнем забвения - вниз
с присущей полёту грацией.
Под оголтелый свист
всё же сорву овации
3. СПЕКТАКЛЬ
До которого часа последнего ждать звонка?
Не все ещё в зале заполнены кресла.
Опять, как всегда, неуместно
чувствую напряжение каждого позвонка.
Не моя рука приведёт в движение занавес,
не моим платьям сегодня царить на сцене.
Почему же жестоко так обесценен
звоном пронзающий душу благовест?
Наконец, сигнал - это снова
нарастающий вой сирены:
привычная боеготовность - параграф
учебника номер один.
Кто кого бросит оземь - ещё поглядим,
много времени до окончания смены.
Чей-то вынос тела - до рассвета ещё далеко.
Снова режиссура избежала неудобность развязки.
И, ковыряясь бесстрастно в композиции вязкой,
ветер, несущий тепло, спутаю со сквозняком.
Размешаю варево жёлтых листьев,
программе не внемля,
несмотря на толчки в спину с шёпотом:
«Не шумите!»
Это же так красиво и хрупко - поймите:
осенние поцелуи бережно осыпают землю.
Просыпаюсь на миг, чтобы чей-то увидеть уход,
зафиксирую в памяти бледную гибкость воска.
Освещенье скорее неярко, чем броско,
в тот момент, когда вас обнимает небесный свод.
Наши ряды безнадёжно зияюще поредели.
На поклон выходят актёры - каждый снимает нимб.
Чьи первыми в темень упрячет фонарщик огни?
Кто лицедействовал всё же на самом деле?
4
…Из категории странно помешанных,
влюблённых неистово в театральную вешалку,
позднее - в действо, но никогда - в актёра,
в крайнем случае, - в будку суфлёра.
Входящие боком в день, как за занавес.
Кому грозный набат - а кому и Благовест.
Даже незначимый штрих - по либретто:
не зря в первый ряд закупили билеты.
Не отходящие ни на шаг от текстовки.
Пусть сентябрь роняет увяданья листовки,
пусть календарь объявляет нашествие лета -
стоит ли всерьёз удивляться этому?
Труд сценариста - вот что поистине значимо.
Напишите страдания - у нас за всё заплачено.
Пусть во втором акте героиню преследуют неудачи,
авансом рукоплескания - сегодня без сдачи.
Размашистость почерка - преступное инакомыслие.
Ружьё на стене обязательно выстрелит,
ежели на то желание потребителя,
вплетённое автором в авантюрные нити.
Путешествие в Петербург и далее,
активная лексика - с подачи Даля,
всё вовремя - завтрак, обед и ужин,
антибиотики - всем, кто простужен.
Лишь настойчивость слёз напрягает идиллию вечера,
грим покоя нарушен и безжалостно искалечен.
Как ни вникай в философию Ницше,
твой образ так скучен, а точнее - лишний.
Утешает лишь то, что есть признаки утра
и пустая страница неоплаченной «Камасутры»,
конвульсии дня, бьющиеся в оптимизме,
да третий звонок будильника к началу жизни.
|
