Всех кукол я называла Кэлизами
(твоя сестра
в бледно-голубом платье садилась
за черное форте-
пиано – она любила читать у
камина вместо костра,
рисунки тушью, долговязого Б.,
теннисные корты –
запрокидывала голову, и выводила
тонкая кисть –
мы замирали на краешке кресла –
ми-ре-ми-ру-мир –
тень от ресниц серыми бабочками
взлетала ввысь
и на щеках засыпала). Черно-бордовый
факир
улыбнулся тебе в глаза, ты сказал:
«я хочу быть ним»,
твоя бабушка валерьяночно
зевнула, мол, сначала
подрасти, я вцепилась, будто могу
уплыть в Рим,
в подлокотники и шепнула тебе:
«когда я качалась
на тех зеленых качелях, сочинила
волшебника Оз…».
Твоя мама учила тебя наливать
мне чай, заправляла
пирожные кремом, за ухо непослушную
прядь волос,
читала Саган, жаловалась в
пустоту, что завяла
бегония, молодость, герань,
повторяла вопрос,
на кого и где, деточка, учится
твой старший брат,
с друзьями, давно и как, а твой
папа носил поло,
себя, спокойствие и очки, он
говорил, что самокат
в детстве любил, ел мороженое с
больным горлом,
вам, ребята, что больше понравилось
– пони? клоуны?
Тигры. И факир. С тех пор прошло
одно/не одно лето,
два, три, десять, и теперь уместнее
употребить past
perfect «был», я иногда вдруг подумаю,
что ты, где ты,
но тряхну плечами и сбрасываю
эти мысли. Балласт.
| 
