Журчание
младенцев
Когда-то я писала стихи…
когда-то
я помнила имена друзей и даты
рождений их. Я дарила им деньги
в конверте.
А теперь только даты – смерти
помню. И не могу, не могу, прости,
с памяти их соскрести…
Когда-то я была хрупкой и лысой,
с маленькой татуировкой, у мыса
тонкого свитерка /из флиса…?/
Впрочем, уже не помню… просто
– тонкого…
Мне было – ребёнково…
А теперь, когда в крылья
вставлены спицы,
меня выписали из теплицы,
я отрастила волосы, навела лоск
и глянец
и отправилась в мир - пьяниц.
У них там страшно. Не стихи, а
кляузы
и всё, что было в моём кино /до
паузы/
стёрлось из памяти, как с кассеты
видика.
Видишь как…
Странно, что я знала
раньше разные страны,
не бывая в них. Они были пространны
и неимовернейше глубоки,
не хватит руки,
чтобы достать до дна, или до
верхней полки.
Но на полке – пыль, а на дне –
осколки.
И хотя они все были из песка и
ила,
я их очень любила.
А теперь я здесь… Где рубли и
чеки,
где киоски, заборы, дома и ЖЭКи,
чебуреки, и когда этим пропитаешься,
уже не пытаешься
дозвониться. Аллё? Где моя
теплица!?
Где родные руки? Смешные лица!?
Заберите меня… /я собрала ранец/
Из мира пьяниц.
Не важна была разница
боли, сумма ли,
кто лепил меня там – хорошо
придумали,
а потом удержать не сумели высь…
Развелись.
Со своими тряпками, зубными
пастами,
по каким мирам бы они не шастали,
я обоим звоню иногда в обед:
«Привет.»
Как же так… обвесили
меня, обманули…
Я же знаю, откуда нас всех турнули,
облаками намертво затянули,
чтобы мы ни входа не нашли, ни
выхода…
Лихо, да?
А теперь я лежу на
полке, мечтаю пылко,
заиметь как минимум два затылка,
чтобы если срываться с таких
середин,
разбивать – один.
А с другим совсем ничего
не станется,
он в награду за дерзость мне цел
достанется
и тогда вернусь в свои страны…
вскоре я.
Вот такая история…
| 
