Гора
Гора
над моей деревней: возле нее погреться
память
не прочь, как будто - это коровий бок.
С
вершины этой горы видно другое детство
или,
верней, преддетство, замысел между
строк.
А
это была война. Подколодное мясо ядом
перло,
жуя страну, множилось, как число.
Одно
из моих имен похоронено под Ленинградом,
чтобы
оно во мне выжило и проросло.
Значит,
и эта гора, честной землей объята,
уходит
в глубины земли, ищет потерянный дом.
И,
как битва, сверкает на ней роса под рукою
брата,
роса
молодой травы, беспечный зеленый гром.
За
горизонтом порой исчезает Медведица -
это
смещается
ось Земли, вопрошают и тварь и дух:
-
Куда провалился злак, путеводный
подросток света?
-
Где неба привычного лик, из каких
вырастает прорух?
Где
неба привычного лик? Творцы вавилонской
башни
искали
его вверху, не чаяли, как обрести,
и
метили с ним срастись, сравняться плотью
всегдашней,
а
выпало растеряться, себя и его низвести.
Теперь,
пролетая над местом, где когда-то башня
стояла,
птица
может забыть, зачем и куда летит,
дождь
исчезает в себе, и, выросшая как попало
до
сотворения мира, не дрогнув, трава стоит.
Есть
бремя связующих стен, и щит на вратах
Царьграда,
прообраз
окна Петрова, сияет со всех сторон.
Но
след вавилонской башни зияет беспамятством
ада
и
бродит, враждой и сварой пятная пути
времен.
Тот,
кто построил "ты" и стал для него
подножьем,
видит
небесный лик сквозь толщу степ и времен.
Брат
идет по горам, становясь на тебя похожим
все
более и больней, чем ближе подходит он.
|